Впрочем, какая мне разница?
До самого дня отъезда во мне боролись две Таи. Одна равнодушная к происходящему: она с осуждением вытряхнула из сумки туфли на каблуках и лучшее белье. И вторая — которая в панике вертелась перед зеркалом, подбирая аксессуары к платью. Самому дорогому платью в своем гардеробе.
Победительницы в этой схватке не было. Я выходила из подъезда с чемоданом, объемной сумкой и коробкой, в который упаковала подарок Агнессы Винировны.
— Намасте, Таисия.
Анисий встречал меня у двери. Он склонился и широко улыбнулся. Лучше бы дверь придержал!
— Привет, — прокряхтела я под тяжестью ноши. — Надеюсь, машина не очень далеко?
— Моя Махаббати у соседнего подъезда.
Я слежу за плавным жестом мужской кисти.
— Не далеко, — замечаю чудо-чудное импортного автопрома.
Желтое нелепое создание в ярко-оранжевый цветок. Сомневаюсь, что даже в самые разнузданные времена хиппи согласились бы на таком ездить. Но Анисий её очень любил. Обожал. Относился как к живому существу и даже имя дал.
— Тебе помочь?
— Ой-ой, — под тяжестью наплечная сумка тянет меня в пустую клумбу. — Помоги. Я боюсь уронить подарок. А там все такое хрупкое. Возьми, — поворачиваюсь плечом.
Но вместо неподъемной сумки Анисий забирает из моих рук коробку.
— Оп-па! — он чуть подбрасывает ее. — Вот так намного лучше.
— Не то слово, — ворчу я себе под нос.
“Не рычи”, — успокаиваю саму себя. Ты знала, что Анисий бытовой инвалид. Зато в нем множество других положительных качеств.
— Ой, Таисия, — выдыхает он с удивлением. — Как же нам теперь уместиться?
— Действительно, — меня все-таки перетягивает на правую сторону, и сумка с грохотом приземляется на тротуар. — Так, — я осматриваю масштабы бедствия. Рюкзак, коврик для йоги, поющая чаща, благовония, еще это музыкальный инструмент, название, которого я всегда забываю. — Зачем тебе глюкофон? — не выдерживаю и спрашиваю раздраженно, указывая на подобие двух слепленным медных тазов вместе. Про поющие чаши и сосуды с благовониями я тактично молчу.
— Это ханг, Таисия, — без малейшего намека на укор поправляет меня Анисий.
— Хорошо, зачем тебе ханг? Мы же едем на юбилей.
— Для медитации. Мирская суета неприятно сказывается на энергетическом фоне, он поможет нам без потери положительной энергии и стресса прожить следующие три дня. Да и ты будешь напряжена в окружении близких бывшего мужа.
Я смотрю Анисию в глаза и понимаю — не шутит.
Он вообще, кажется, никогда не шутил, всегда серьезно относясь не только к своим словам, но и к чужим высказываниям. И это было еще одной причиной, почему я сошлась с ним.
— Угу-у-у, — отвечаю я. — Ну, сейчас все уложим! — произношу с энтузиазмом.
Но это сделать не просто, если вместо полноценного автомобиля у тебя детеныш трансформера или скорее его зародыш.
— А ты переживала, — с неизменной улыбкой произносит Анисий спустя десять минут моих мучений и ставит на колени коробку с подарком. — Ты забыла пристегнуться, — заметил он.
— Ничего страшного. Едем.
Очень сомневаюсь, что возможно выжить при столкновении даже с фурой, груженной ватой, в этом пробнике автомобиля, вне зависимости от того, пристегнусь я или нет.
— Бон янджа.
— Бон янджа, — я повторила за Анисием, желая нам хорошей дороги.
Не знаю, как я смогу выдержать целый час, зажатая со всех сторон. Мне почесать ногу не удается с первого раза. Этот медный тазик, по ошибке названный музыкальным инструментом, упирается в правый бок; на ступнях рюкзак Анисия, судя по весу с камнями для массажа; под поясницей коврик для йоги и благовония щекочут нос, своим насыщенным ароматом иланг-иланга.
