И вот тогда-то в рядах Великой армии появился отчаянный рубака, храбрый солдат, легендарный персонаж для будущих французских комедий – Николя Шовен. Но пока он только зародился как явление буржуазного патриотизма. Наполеон Бонапарт, всем известно, проиграл объединенному европейскому феодализму. К 1830 году в народе уже забыли о трехцветном знамени революционных отрядов. Во Францию вернулись бурбоны и белое знамя аристократии. Над старыми солдатами, ветеранами армии Наполеона стали смеяться прилюдно. И вот тогда-то появился Шовен, – подвергаемый насмешкам персонаж патриота фанатика, который даже спал, завернувшись в трехцветный флаг революции.
Потом конечно патриотичная оболочка от легендарного персонажа отпадет. Николя Шовен, как символ личной преданности делу исчезает. Останется только начинка для массового использования. Но эта начинка под видом шовинизма будет иметь другое значение, а именно будет означать превосходство. Уже другие люди, «граждане» начнут показывать, что они выше всех, что они доминируют, что они выше других народов.
На самом деле шовинизм и расизм надо рассматривать как возможность выразить старую племенную ксенофобию. Никогда еще понятие «свой – чужой» не имело такого размера, а только после модена – буржуазного перерождения деревенской массы. Все племена на свете, в любой части земного шара отвергают чужих, не родственных им людей. Но им никогда не приходилось это отчуждение записывать на бумагу. Когда появились буржуазные республики и всех записали гражданами, в новой конституции появились записи. Ни один зереф, ставший в результате революции гражданином, не мог записать в гражданском законе, что он превосходит другого зерефа. В республиканской конституции наоборот, всегда писали о всеобщем равенстве, что отныне больше нет никаких сословий.
Но конституции всегда пишут ремиды, образованные, обученные грамоте люди. До написания новой конституции и до революции ремидов (или зеремидов) возбудили просветители. Эти просветители самыми первыми провозгласили о своем равенстве с аристократами. Потому что они прочитали больше книг. Аристократы танцевали на своих балах, шили роскошные дорогие костюмы, показывали друг другу наряды, от скуки вызывали на дуэль. И только сыновья провинциальных чиновников в этот момент расширяли свою эрудицию. До такой степени расширили, что поняли – это они на самом деле элита, они, а не столичные штучки. Чтобы преодолеть феодальные касты, нужно сообщить о своих выводах другим людям. Когда одно наложилось на другое, даже темные зерефы – главные уши зрителей со своей сельской ксенофобией были вынуждены согласиться – да, все люди равные, все люди – граждане.
И только когда зерефы переоделись в солдатский костюм и подняли над собой знамя революции, они понесли в Европу не только Кодекс Наполеона. Они понесли в европе свой деревенский дух. На поле боя нет никаких философов, нет никаких просветителей. Поэтому, занимая города, победители заявляли о своем превосходстве. Более того, они настаивали на врожденном превосходстве, как если бы они были не солдатами, а шовинистами. Именно с Великой Армией, когда она переступила границы Франции, все связывают появление национализма. Но никто не мог понять, откуда у республиканцев столько гонора. Ну не может быть у революционера даже в виде военной силы и солдатской массы такого снобизма. Все революционеры на свете несут революционный дух. Они всегда рвут стереотипы и вместе со стереотипами на землю падают и традиции. Все традиции мира стоят и стояли и будут стоять на страже благородны привилегий. Именно традиция всегда поддерживает старую и вечную иерархию. Чернь не может быть равна аристократии – это главный постулат всех традиционных схем.
