Потянувшись, он нехотя встал из-за стола и внимательно посмотрел на свои ручные часы, что лежали тут же на столе: они показывали уже второй час ночи. Осмотревшись вокруг, словно что-то выискивая в этом ночном покое, он аккуратно сложил в стопку всё содержимое на столе: газеты, журналы, папку с вырезками статей… и, сделав несколько шагов, положил всё это на небольшой журнальный столик, что стоял в зале. Протирая глаза, он вернулся на кухню, выключил свет и тихо, на цыпочках, почти крадучись, прошёл в спальню…
Ворочаясь с боку на бок, он долго не мог заснуть. Его сознание всё ещё находилось в состоянии активности, анализируя прочитанное, но сон брал своё, унося его куда-то далеко-далеко, где он уже не был властителем мыслей и желаний, а был подвластен новому свойству жизневосприятия, которое выходило далеко за границы времени и пространства, которыми он ограничивался в физическом теле.
Несмотря на все сложности, происходящие в стране, новые веяния общественно-политической и культурной жизни набирали обороты. Перестройка как образ мысли и действия всё глубже входила в жизнь, прочно овладевая массами и определяя характер общественного сознания. На фоне такого действия всем хотелось чего-то новенького, быстрого и кардинального. Потирая руки, все были одухотворены происходящими переменами, да что там – счастливы. Люди выплёскивали свои эмоции не только друг другу, но и, казалось, всему миру, настолько беспрецедентное это было событие для всех. «Наконец-то, дожили!» – слышалось отовсюду, причём решительно, с открытой душой, без всякой иронии. И это было правдой. Такое не сильно-то заставишь говорить. Конечно, при большом желании чиновники всегда могут найти механизмы, чтобы вывести людей на улицы, на площади и заставить их сказать то, что хочет услышать власть, но невозможно людей сделать другими чисто психологически, заменить их лица, глаза, их душевный настрой. Все были воодушевлены новыми переменами, теми реформами, что происходили в обществе. Ни о каком сдерживающем факторе никто не думал, не говоря уже о какой-то осторожности. Во всяком случае, люди не понимали, что организаторы перестройки предлагают им модернизировать сложнейший механизм, и не просто модернизировать, а сделать это на полном ходу, не теряя, что называется, времени, не останавливаясь ни на секунду, пренебрегая не только здравым смыслом, но и техникой безопасности, не объяснив и не научив всем тонкостям и мелочам этой самой «модернизации» механизма, тому, что она может быть крайне опасна на «поворотах» новых экономических отношений. Это всё равно что предложить токарю выточить сложнейшую деталь на примитивном токарном станке. Впрочем всем было не до этого, да и некому это было делать – слишком узок был круг лиц, хоть сколько-нибудь разбирающихся в подобных задачах. «Главное в этом деле – начать! – умело успокаивал всех Горбачёв. – Мы должны двигаться как можно быстрее, не останавливаясь по всяким там мелочам».
Народ встречал каждое слово, каждую фразу нового лидера нации под бурные аплодисменты, будучи убеждёнными в том, что они на верном пути – пути, который не только их оживит, но и исцелит от всех бед, даст им при жизни то, о чём и не мечтали. Все люди были уверены, что вот-вот, ещё немного, и небо будет в алмазах. И это «веяние весны» ощущалось в сердце каждого человека. Реформы были настолько встряхивающими, что они произвели в сознании людей потрясение, сравнимое разве что с чем-то невероятным, фантастическим, о чём они не могли и думать. Внимание людей одномоментно сместилось с фазы настроя в фазу сопричастности, минуя фазы вникания и понимания того, что происходит. Они не считали нужным это делать, поскольку полностью доверились вождю нации – Горбачёву.
