– Что сегодня?
– Надо готовиться к эвакуации, – неожиданно для себя выпалил Егор.
– Не поняла, к какой эвакуации? У нас что, началась война?
– К серьёзной, самой настоящей. Ты не пугайся – это всего лишь на пару дней, не больше.
В этот момент он прекрасно понимал, что эвакуация продлится не день и не два, и даже не неделю, а значительно больше.
«Ну зачем я обманываю её и себя, тем более что в этом «искусстве» я не так уж и силён, – мыслил он про себя, – надо бы сказать всё как есть, правду, хотя нет, только не сегодня. Хватит уже того, что я уже сказал».
– Егор, я не могу в это поверить… – она закрыла лицо руками.
– Да, ты права: в это трудно поверить, но ты должна была это услышать.
Глядя на мужа, она всё ещё не верила в то, что он говорит, во всяком случае, она всячески пыталась понять – где тут правда, а где ложь.
– Пока не знаю, – задумчиво сказал он, – но будет лучше, если ты уедешь с Лизой к родителям в Киев, а я… – здесь он прервался, о чём-то задумавшись, – как устроюсь, так вас сразу заберу.
– Егор, объясни сначала, что случилось? – требовательно настояла Наталья.
– Случилось то, чего не должно было случиться никогда: разрушен 4-й энергоблок, взорвался… ну, короче, всё плохо.
– Взорвался? Как взорвался? – в недоумении переспросила она. – И что это значит?
– Хиросима – вот что это значит, может, даже пострашнее. Я ничего не могу понять, понимаешь, всё было так надёжно и вдруг…
Не говоря больше ни слова, он посмотрел сначала на супругу, а потом на Лизу (этот взгляд говорил как о сожалении, так и о своей беспомощности) и с грустью добавил:
– Трудно, очень трудно что-либо придумать сейчас после всего того, что произошло.
– Вот оно что, – с каким-то ещё большим испугом произнесла Наталья. – Теперь мне понятно, почему в городе полно военных и всякой техники. Скажи, Егор, а как могло вообще такое случиться? У нас ведь в стране всё самое лучшее, передовое, мировое… Ты же сам мне говорил постоянно, что всё надёжно, что всякие аварии с «мирным атомом» исключены.
В разговоре её повышенные тона нарастали и нарастали, словно она пыталась кого-то разоблачить, прижать к стенке.
– И как же теперь нам жить со всем этим?
– Мне нечего тебе сказать… Я сам в шоке. Сейчас рано делать какие-то выводы. К тому же, пойми меня правильно, я не могу тебе всё сказать, понимаешь…
– Если мне не хочешь сказать, то скажи нашей дочери. Заодно скажи ей и то, что будет с нами…
– Перестань… Я понимаю твоё состояние… Ты думаешь, мне легче.
– Знаешь, что, – резко прервав мужа, проговорила она (Егору показалось в этот момент, что такой напористой жены он ещё не знал), – ты никогда не поймёшь состояние женщины, так же как я не пойму состояние мужчины – мы разные – вот в чём проблема.
– Может, нас и притягивает друг к другу именно то, что мы разные, – парировал Егор.
– Знаешь, мне сейчас не до твоей философии…
– Прости, но я полностью согласен с тем, что ты говоришь: да, мы разные во всех отношениях, но есть человеческий фактор и он может касаться нас обоих – как тебя, так и меня. И в этом отношении мы равны. Я вот о чём.
– Вам, мужчинам, – продолжала она напористо говорить, – доверяют жизни, – она проговорила это как-то пафосно, как-то особенно красиво, – а вы всё играетесь, шутите, экспериментируете, снимая с себя всякую ответственность за человеческие судьбы. Само по себе ничто не происходит беспричинно – и ты хорошо это знаешь, в тысячу раз лучше меня. И не смотри, пожалуйста, на меня так, как будто видишь в первый раз.
