Пересказать этот разговор он не сможет никогда, так как на первое же замечание о том, что его интересуют проблемы развития машиностроительной отрасли, Байса затянул такую длиннющую демагогию на тему индустриализации развивающихся стран, что у Михаила через пять минут закружилась голова, и он впервые понял, что выражение «упасть со стула» имеет под собой вполне реальную почву.
– Извините, наконец-то осмелился он прервать витийствующего кандидата наук, – но хотелось бы поближе к теме, поконкретнее, ведь создание новой, машиностроительной отрасли – это часть процесса индустриализации, надо бы сконцентрироваться на другом аспекте. Вот есть определённая литература, – тут Мишка перечислил несколько книг, которые попались к нему в руки совсем недавно, читать которые ему совсем не хотелось.
– Как Вы считаете, это – стоящее издание, спросил он, протягивая Байсе одно из творений солидного института.
– Стоящее, – ответил Байса, и, перевернув книгу, прочитал её стоимость: Три сорок пять стоит…
– Вы знаете, не выдержал Мишка, – мне кажется, что мы с Вами говорим ни о чём.
Михаил чётко помнит, как в эту секунду в комнате сразу прервались все разговоры, а головы сотрудников, послушно отсиживавших положенные им восемь часов плюс час на обед, повернулись в их сторону.
После короткой паузы, немного очухавшись от подобной наглости со стороны молодого спеца, Байса заявил:
– Ну, если ты не хочешь…
– Не хочу, – твёрдо ответил Москалёв, и ушёл на своё место. Отношения в коллективе с тех пор стали для него напряжёнными, а Байса начал при всяком удобном случае издеваться, причём издёвки носили совершенно непонятный характер, скорее выставляя светоча в довольно неприглядном виде. Солидарность с Москалёвым проявил только один сотрудник, шепнувший в коридоре:
– Ну, ты и лихой парень, самому Байсе ответил, ведь он же с начальником Вась-Вась.
Тем временем знакомство с институтом продолжалось, преподнося всё новые и неожиданные сюрпризы. Тут была и совершенно уникальная личность, о существовании которой Москалёв узнал по раздавшемуся однажды громкому пению. В принципе, это было даже не пение в полном понимании этого слова, а какая-то музыкальная фраза, отрывисто звучавшая в коридоре, и сразу обрывавшаяся. Через несколько минут фраза повторилась, и Москалёв решил найти источник почти оперных трелей. Рядом с дверью стояла сотрудница соседнего отдела, сразу куда-то рванувшая при появлении Москалёва. Вышедший следом коллега правильно истолковал смущение, обозначившееся на лице Михаила.
– Это наша, ну как бы тебе сказать, достопримечательность. В общем-то неплохой человек, но иногда на неё что-то такое находит, особенно весной и осенью, и тогда она немного поёт. В это время её лучше не трогать – даже начальник боится. Кстати кандидатша экономических наук, говорят, диссертацию в стихах написала.
– И что, защитила?
– Ну да, я же говорю, кандидат!
М-да, подумал Москалёв, этот диссер бы к её истории болезни подшить, но вслух ничего говорить на сей раз не стал.
В другой раз снизу, с первого этажа, стали доноситься какие-то исступлённые крики. Поначалу казалось, что уже знакомое пение просто перешло в вой, однако и тональность, и характер звучавшего был совершенно иной. Как оказалось, крики происходили из машбюро. Тамошняя начальница, дама бальзаковского возраста, всё ещё претендовавшая на внимание со стороны мужчин, причём безуспешно из-за склочности характера, имела привычку выливать накопившуюся тоску на своих подчинённых, молодых девчонок-машинисток. Все терпели, но вот новенькая, ещё не вникшая в особенности местного колорита, молчать не захотела. И когда королева машбюро заявила ей что-то там про татар, понаехавших в Москву, стажёрка, не долго думая, села писать заявление в кадры и в прокуратуру, что сразу стало известно.
