Тогда состоялся его первый контакт с призраком.
Отца Ким никогда не видел и однажды задал вопрос матери, мол, кто его отец. На что та просто ответила: «Твой отец придурок и алкоголик. Забудь о нем и больше не спрашивай!».
И Ким больше не спрашивал, помятуя о том, как бледное и будто бы умиротворенное лицо матери тогда перекосило от его вопроса. Не спрашивал, дабы не тревожить ее нервное сердце. Он всегда знал, что сердце у матери именно нервное, по – женски одинокое, и он его интуитивно берег. Не спрашивал, пока однажды этот «придурок и алкоголик» не явился на порог их квартиры.
Хорошо, что тогда матери не было дома. Ким пришёл после школы домой, разогрел оставшиеся после ужина котлеты и приготовился обедать, как вдруг в квартиру позвонили. Заглянув в глазок, он увидел незнакомого мужчину с цветастым свёртком в руках.
– Кто там?
– Открывай, свои. Отец твой. Я был на похоронах твоей бабушки, помнишь?
Ким не помнил, но дверь открыл. Мужчина оглядел мальчика с ног до головы.
– Вот ты какой… Вымахал. Держи, чемпион. Тебе.
С этими словами он сунул мальчику в руки шуршащий пакет, в которым оказались книги и новенький футбольный мяч.
Так Ким познакомился с отцом. С тех пор они стали видеться раз в неделю. Мать первое время пыталась запретить, но потом махнула рукой. Оказалось, что ее нервное сердце вполне вынесло присутствие бывшего мужа в их жизни. Точнее в жизни сына.
Для Кима встреча с отцом было радостным и значимым событием.
На протяжении трех лет отец еженедельно забирал сына и вёз его к себе домой в другой конец города. Когда Ким подрос, он уже сам стал приезжать. За неимением своих детей или просто из душевной доброты Валя – жена отца – принимала мальчика всегда с распростёртыми объятиями, интересовалась учёбой и иногда оставляла ночевать. Валя была доброй. Светловолосая, конопатая, немного полная и с необычайно красивыми и мягкими руками, она имела привычку постоянно гладить свои руки. Отчего всякий раз Ким вспоминал услышанную где–то поговорку – «рука руку моет», хотя не понимал, что эта поговорка имела совершенно другой смысл, но она ему нравилась. Валины руки друг друга мыли. А еще по этим рукам Ким знал, что у Вали доброе сердце, не нервное, не одинокое, как у его матери, и его часто коробил тот факт, что его отец был холоден к Вале, во всяком случае – так Киму казалось. Он никогда не видел, чтобы отец обнимал ее, целовал. А она смотрела на него с тем подобострастием, с каким смотрят собаки на своих хозяев, и всегда была готова исполнить любое его желание. В их доме всегда царила идеальная чистота, всегда был готов обед, ужин.
Однажды Ким зашел в комнату отца и мачехи без стука и увидел, что отец сидит в кресле, а у его ног на полу расположилась Валя, положив ему голову на колени. Отцова рука была на Валиной голове. Мягким, подрагивающим движением он гладил ее светлые волосы, и оба они неуловимо дополняли друг друга, как детали одной картины. Киму стало тепло от того, что он увидел.
Валя вздрогнула, отец почему-то убрал руку с ее головы, и стало понятно, что они скрывали от Кима свои истинные чувства. Скрывали, быть может, потому что боялись, что это ранит его сердце, болеющее за мать. Но Кима это не ранило. Он понял, что его отец счастлив с Валей, с ее теплыми, мягкими руками, с ее мудрым сердцем. Счастлив так, как не был бы счастлив с его матерью.
