Наедине с Минотавром - страница 11



Где чувства в сердцах глубоки!

Весна 2000 г

Лед и Пламя

Сизой дымкою тумана, утопившей все кругом,

Пелену самообмана лень ввела в мой отчий дом.


В дом души – порог стремлений, обиталище надежд,

Место дивных повелений – обернулось в дом невежд.


Как случилось так, что мысли уж не вьются боле здесь,

И стихов с огромной выси падших мне не перечесть?


Так случилось! Ум позволил бытовщине место дать,

Мир осуетил раздолье, мыслей бег, фантазий рать.

1. Лёд

В невозможное забвенье, будто под воду, под лед.

Канул в транс оледененья, заморозил жизни ход.


Я в подводности сомнений, глупых целей, скользких тем,

Бездыханным приведеньем шел под воду от проблем.


Нет, не тех проблем, что кормят, тело всхолят, напоят,

А от тех, от самых горних, душу кои воспарят.


Я подобно субмарине под полярной толщью льда

Все забыл, себя не видел… грудь замерзшая пуста.


Я, «Челюскину» подобный, в лед вонзенный замерзать,

Среднерусские просторы уж не чаял увидать.


В немигающем пространстве, в полусонности бреда,

Сквозь забвенье и ненастья искру вдруг душа зажгла.

2. Пламя

Что заставило поддаться, треснуть льду – мне не понять.

Только с той поры лишь драться, я не мог себя сдержать.


Будто Феникс с пепелища, распушив свои крыла.

Я взлетел туда, где чище… Лед огнем Душа зажгла!


Я взлетел над талой гладью, повелителем страниц!

Изграфиченой тетрадью капал слог с моих ресниц!


И над ровною водою белой плоскости листа

Я рифмованной зарею обагрил свои уста.


Пролетающей кометой, птицей-Феникс сквозь пургу.

Я, как будто бы монету, отчеканивал строку.


Зарифмованные мысли, окрыляющий простор.

Заритмованные выси, стихоплётный разговор!

* * *

Вечны Лед и Пламя – ритмы поэтической судьбы,

С монотонностью молитвы в жизни часто схожи вы.


Сквозь упругость мирозданья, прорывается живя

Вера – в творчестве, в страданьях, в строчках рифм Любовь храня!

13—14 декабря 2001 г.
***

Я стал хуже – во мне потухли стихи.

Стихи – стихии питали мысли мои,

Сейчас нет сказок – исчезли в бред синевы,

Стихи на прозу, как шторм на штиль сменены.


Я стал хуже, во мне потухли стихи,

Неуклюже ругаю прошлые дни.

Смотрю за спину, ищу зацепки глазами

Но нет опоры, ботинки жмут «по газам».


Я стал хуже – во мне потухли стихи

О, Боже! Друже – куда теряешься ты?

Водой меж пальцев уходят прошлого дни,

И не умыться вчерашней влагой земли.


Все вроде лучше, все краше, легче, чем «там»!

Но фокус в линзе вновь возвращает туда.

Горящим пальцем мне тычет старый прибор,

Что нет прекрасней, чем ветхих цифр набор.


Девятка, тройка тире девятка и семь.

Что в вас такого, что не забыть насовсем?

Какою гадью вы выжгли мозга кусок?

Как неуклюже воткнули пулю в висок!


Что в вас такого, мои весенние дни,

Что память снова меня бросает: тони?!

Я ей подвластен и возвращаюсь к тому,

Что жерновами меня магнитит ко дну.


Но мне прекрасен моей судьбы поворот.

Не так ужасен мой трезво-юный восход.

Мои ошибки, мои порывы, стихи,

Мои шестнадцать – вы странно так далеки.


Пусть перемены мне не меняют перо!

Хочу оставить хотя бы то, что дано.

Вы ешьте чаще меня, те странные дни,

Хоть стал я хуже, быть может, вспыхнут стихи?!

15—16.01.2003 г.

Январи

Странные вы мои январи,

Скучность длинных зимних ночей

В клочья разрываете вы.

Жутким этим вечным «зачем».


Нехотя за «зачем» в поводу

За реку повседневных речей.

Сном объят, я бреду, как в бреду

Вновь лечу за заветный ручей.


Маните вы меня, январи,

Кружите, заставляете вновь

Рифмой петь, стих плести до зари,