На лицо герра Эльснера вновь вернулось чопорное выражение.
– Вовсе нет, я не знаком ни с кем из военных. В таком месте, как Маннштадт, есть ниши для всех слоёв общества, и разница между ними такова, что они предпочитают не смешиваться. У армейских свои интересы, цели, привычки, а у нас – свои. Поэтому, хотя я могу ввести вас в дома самых почтенных дельцов, я не могу ввести вас в дом офицера.
В его тоне звучало плохо скрытое раздражение, смешанное с толикой высокомерия, что заставило его слушателя задуматься.
Когда через несколько минут гость собрался уходить, время осмотра фабрики на завтра уже было назначено.
– Я недавно нанял одного способного молодого инженера, – сказал Эльснер, также поднимаясь. – То есть, я хочу сказать, что считаю его способным, хотя его поведение порой граничит с нахальством. Когда вы поговорите с ним, вы скажете мне, годится ли он для настройки нового оборудования. Я пригласил его на завтрашнюю встречу.
Он замолчал и, вместо того чтобы пожать протянутую ему руку, стоял, хмуро глядя себе под ноги, очевидно поглощённый внутренней борьбой.
– Если вы не слишком устали, позвольте представить вас моей жене, – наконец сказал он, видимо, гостеприимство одержало в его душе верх над опасением.
По покрытому коврами проходу Миллар последовал за хозяином в роскошный будуар, где крупная блондинка, чья внешность десятью годами ранее, видимо, вполне отвечала стилю Walküre, приветствовала его застенчиво и церемонно. Её волосы всё ещё были красивы, и красивы полные яркие губы, но вряд ли Walkuere позволяли себе так много пива, как о том свидетельствовала избыточность её форм. «Ребёнок, добрый избалованный ребёнок», подумал о ней Миллар после беседы, которая одновременно позабавила и тронула его своей наивной сердечностью, фрау Эльснер особо интересовалась тем, хорошо ли он питался во время поездки. «Значит, это не она играет на пианино», мысленно добавил он.
Во время беседы с Эльснером в кабинете звуки фортепьянных аккордов то и дело долетали до них. В коридоре они ещё усилились. Он ожидал, что они прекратятся, когда вошёл в будуар, но нет, они всё звучали, монотонно-печальные, откуда-то издалека. «Похоже на аккомпанемент к какой-то песне», подумал Миллар, мелодия казалась ему смутно знакомой.
Ближе к полудню следующего дня инспекция фабрики была окончена, формальности завершены, герр Эльснер ушёл домой обедать, а Миллар остался стоять посреди большого некрасивого фабричного двора в компании Густава Хорта, того самого молодого способного инженера, о котором упоминал вчера Эльснер. Он сказал о нём и кое-что ещё:
– Весьма бесцеремонный тип, знаете ли; нуждается в том, чтобы ему указывали на его место. К тому же, вольнодумец.
И вот новый директор остался с инженером наедине. Высокий темноволосый молодой человек, моложе, чем Миллар, с широким лбом, выступающими скулами, заострённым подбородком, чья угловатость ещё подчеркивалась торчащей чёрной бородкой, с красивыми тёмными глазами, печально смотрящими из-под прямых бровей, – инженер на первый взгляд не производил неблагоприятного впечатления. Он был бы даже красив, если б не отчуждённый взгляд и сутулая фигура. Он не показался Миллару неприятным, хотя его первые слова отчасти оправдывали мнение о нём Эльснера:
– Так значит, придётся нам работать вместе, – заговорил он первым, не вынимая рук из карманов пальто. – Что ж, надеюсь, мы поладим.
