– Нет, но возможно я слышал её. Кто-то играл на пианино. Дочь, я полагаю?
– Единственная дочь, – кратко сказал Хорт и снова погрузился в молчание.
Подождав ещё минуту, Миллар прямо обратился к нему:
– Я тоже хочу задать вопрос. Я спрашивал вас утром, можете ли вы познакомить меня с кем-то из офицеров. Вас это по какой-то причине взволновало, но вы не ответили ни «да», ни «нет».
Вздрогнув, Хорт вышел из задумчивости. Он поднялся, подошёл к двери и выглянул, как будто чтобы убедиться, что в коридоре никого нет.
– Да, этот вопрос задевает меня за живое, – сказал он, медленно возвращаясь. – Вы не поверите, насколько вы поразили меня этим утром, заговорив об обязательном призыве. Каким образом вы, англичанин, выступаете в этом вопросе адвокатом дьявола, объясните?
– А вы объясните мне, как вы, немец, выступаете против системы, которая принесла столь блестящие результаты и выдвинула вашу нацию на первое место в мире?
– Я не немец, – возразил Хорт почти свирепо.
– Как так?
– Я – человек, рождённый по случайности в Германии, которого этот простой факт не может заставить отождествить себя с ненавистными институтами полицейской власти.
Видя, что Миллар смотрит на него в изумлении, он продолжил:
– Вижу, вы удивлены, да я и сам себе удивляюсь. Обычно я более сдержан с посторонними людьми, в особенности, с немцами. Но вы не немец, а я легко поддаюсь первому впечатлению. Что-то говорит мне, что вы не злоупотребите моей откровенностью.
– Конечно, нет, но всё же…
– Вы хотите понять, кто перед вами, что я за человек. Открою вам сразу самое худшее. Или, лучше, скажите вы мне сначала, что вы знаете об анархистах?
– Анархистах? Ну, я знаю о них только по слухам. Под анархистами обычно подразумевают метателей бомб в королевские кортежи.
– Ясно. Но это – не анархисты, это – террористы. У нас с ними нет ничего общего. Как можно бороться со злом посредством зла? Искоренение зла – основа нашего учения. Избавление не в бомбах. Но если желать от всего сердца изменения существующего несправедливого общественного порядка, замены его на более разумное и счастливое устройство, посвящать все свои свободные часы на поиск средств к этому – значит, быть анархистом, тогда я – анархист и готов умереть за свои убеждения.
Он так и не сел, продолжал стоять перед своим гостем, а тот с удивлением смотрел на его смуглое взволнованное лицо, озадаченный, но против воли увлечённый страстной речью.
– Я вижу, вы возмущены – этого следовало ожидать. Для начала, вы – англичанин, то есть сравнительно свободный индивид по современным меркам. Затем, вы – человек обеспеченный, принадлежите к социальному классу, который является бенефициаром нынешнего положения вещей. К чему вам желать перемен? Вы лично от них выгоды не получите, в отличие от тех, на кого вы привыкли смотреть сквозь линзу сухой статистики или пафосных газетных статей – всегда в отдалении, никогда как на своих братьев. Конечно, вы участвуете в благотворительности, подаёте медяк нищему, и, я уверен, всегда хорошо обращаетесь с рабочими на вашей фабрике. Но что вы вообще знаете об их жизни? О горькой бедности мужчин и женщин, благодаря труду которых вы имеете свой обильный обед, а они – кусок хлеба. Вы заходили в их жилища? Лежали на их жёстких кроватях? Я лежал! Пробовали их пищу, больше похожую на объедки? Я пробовал! Спёртый воздух, которым они дышат, заставил бы вас зажать нос. Если б вы знали всё это, вас не удивило бы количество бомбистов, напротив, вы были бы удивлены, что их так мало! Вы бы с удивлением спросили себя, почему половина человечества – нет! что я говорю! – девять десятых человечества покорны как ослы, слабоумны настолько, что подчиняются тирании одной десятой.
