Задохнувшись, он остановился, и, подойдя к столу, начал нащупывать спички, так как к этому времени сумерки совсем сгустились. Миллар, тронутый проникновенным тоном Хорта, машинально следил за его движениями и заметил, что его рука, когда он нашёл спички и начал зажигать жестяную керосиновую лампу, дрожит. Плохо обрезанный фитиль с трудом затлел.
– Боже упаси, чтобы я говорил, что всё обстоит так, как и должно быть, – заметил Миллар после довольно длительной паузы. – Существующий порядок вещей имеет свои изъяны – глубокие изъяны, допускаю, но ничто не указывает на то, что возможно лучшее устройство. Но меня озадачивает ваша злость против армии, армия же не виновата в несчастьях бедных?
– Армия – орудие правительства, самое весомое и эффективное. Ни одно правительство не чувствует себя в безопасности, не отгородившись от народа штыками. И поскольку я – против правительства, я – против армии. И всегда буду против, даже если бы все эти нарядные мундиры и сверкающие шлемы не оплачивались из кармана голодных людей.
– Но вы же сами, должно быть, прошли через армию?
– Если бы сам не прошёл, возможно, ненавидел бы её меньше, – сказал Хорт с мрачным спокойствием. – Теперь вы знаете мой образ мыслей; можете представить, что это значит, с такими взглядами, – быть вынужденным надеть униформу и потерять свою индивидуальность в безликой массе, двигаться не потому, что я этого хочу, а по приказу, изрыгаемому каким-нибудь красноносым сержантом, которому в обычной жизни я бы и руки не подал. Подчиняться человеку, который тебе не ровня ни по воспитанию, ни по образованию, ни по чёму, что наиболее ценно в жизни, но который по праву мундира может тобой командовать, под чьим нетрезвым взглядом ты должен трепетать, без разницы – кипишь ты от возмущения или нет. Вот лишь одно из «очарований» системы, в которой личные чувства не значат ничего.
Миллар молчал, задумавшись. Он ожидал услышать, что угодно, но не это. Он был в замешательстве, но не поколеблен. Его законопослушная британская душа не могла согласиться с таким потрясением основ.
– Ясно, во всяком случае, что я опять обратился не по адресу, – наконец заметил он со смехом, которым надеялся разрядить обстановку. – Мне явно не везёт в этом вопросе.
– Не уверен в этом, – сказал Хорт, усаживаясь на место после беспокойной беготни по комнате, вновь берясь за свою выгоревшую трубку. – Я обещал помочь вам, если смогу, и, как бы ни был противен мне сам предмет, я привык держать свои обещания. Я не могу ввести вас в круг военных, я сделаю что-то другое – я обеспечу вам приглашение.
– Куда?
– На большой общественный бал, что состоится в следующий четверг. Бал прессы, один из самых шикарных балов масленицы. Уж там-то увидите тьму военных. Да… это будет лучше всего, – пробормотал он, вдруг задумавшись. – Увидите военных во всём их блеске, – и про себя добавил, – лекарство не хуже прочих.
– Разве вы можете пойти на такой бал?
– Почему нет? Что вас удивляет?
– Но ведь посещение роскошных балов как-то не согласуется с взглядами, которые вы только что высказали…
– Мне нередко приходится идти против своих взглядов, – угрюмо возразил Хорт. – Вы думаете, с моими взглядами согласуется работать на герра Эльснера, чтобы он стал ещё богаче? Зачем я это делаю? Затем, что мне надо на что-то жить, а другого выбора у меня нет при нынешнем раскладе.
