И он бросил презрительный взгляд вокруг себя на унылую комнату, столь скупо освещённую керосиновой лампой, что углы её тонули во мраке, и так скудно отапливаемую железной печуркой, что ноги Миллара уже начали ныть от холода.
– Конечно, приходиться склониться перед необходимостью, – упрямо вернулся к своей мысли Миллар. – Однако, что до простого удовольствия…
И снова Хорт прервал его.
– Что до простых удовольствий, от них я вовсе не собираюсь отказываться.
Его раздражённый тон показал, что замечание Миллара его по какой-то причине задело.
Так жаждал Миллар начать своё исследование, что четверга он ждал с большим нетерпением, чем, вероятно, сотни молоденьких девушек, что готовили наряды к большому балу прессы в предвкушении невиданных удовольствий. Каждая группа военных, которую он замечал на улицах, каждый звук военной музыки, донёсшейся до него, оживляли в нём его детские впечатления, бережно сохранявшиеся в закоулках памяти, и усиливали его нетерпение воскресить их наяву.
Когда настал долгожданный вечер, он и Хорт были среди первых гостей, что сдали свои пальто в гардеробе. «Никто не приходит раньше одиннадцати», – сначала возражал Хорт, но всё же уступил, особо не сопротивляясь.
Несмотря на поглощённость своими мыслями, Миллар, переступая порог великолепно освещённого и почти пустого в тот момент зала, с невольным удивлением взглянул на своего сопровождающего. В этом безупречно одетом, благовоспитанном человеке трудно было признать инженера, вечно в дурном настроении и потрёпанной одежде, к виду которого он привык на фабрике, ещё того менее, владельца прорванного рыжего дивана, радикала, чьи взгляды недавно так испугали его. Дурное настроение инженера, казалось, испарилось под влиянием праздничной окружающей обстановки, или, может быть, какого-то приятного ожидания, отразившегося на его лице и смягчившего обычно мрачное выражение.
«Решительно, парень выглядит неплохо, – размышлял Миллар. – И не кажется таким уж опасным для общества, по крайней мере, сейчас».
Окинув себя взглядом в зеркале, мимо которого они проходили, Миллар решил, что сам он далеко не так привлекателен. Он был ниже ростом, его светлые волосы и кожа контрастировали с тёмным обликом его спутника.
Они успели пройти до конца огромного помещения, когда обнаружили себя среди всё прибывающей толпы, в основном, в чёрных фраках, оживляемой там и тут светлыми бальными платьями.
– Военной формы не видно, – разочарованно отметил Миллар.
Хорт рассмеялся, слегка ударив его перчаткой, которую держал в руке.
– Приободритесь! К концу вечера тут будет военных столько, сколько и не мечтали. Эти полубоги ценят себя слишком высоко, чтобы приходить рано.
Через час комната почти заполнилась, и Миллар смог усладить взор лицезрением различных мундиров и погон, и такой прекрасной выставкой золотых шнуров и блистающих шпор, что даже, наконец, и его любопытство удовлетворилось. Дорогие дамские наряды скользили мимо него, но ни один из них не обладал для него тем же очарованием, что ладно пригнанные по фигуре мундиры пехотных офицеров и ещё более нарядные мундиры драгунов и уланов. Даже генеральские мундиры с их великолепным декором не были редки в теснящейся толпе, так как бал прессы считался одним из главных событий масленичной недели.
«Они представляют собой поистине великолепное зрелище, – думал Миллар, устроившись в своём наблюдательном пункте. – И они знают об этом».
