Миллар увидел подле неё ещё одну фигуру, тоже светловолосую и высокую, но божественно стройную.
– Так это и есть фрейлейн Тёкла, – сказал он, но не получил ответа. Впрочем, он не обратил на это внимания, погрузившись в созерцание.
Вокруг неё, поражая наблюдателя, словно стояло сияние, вызванное согласным блеском золотых волос, золотого пояса на талии, золотой каймы юбки, в то время как белоснежный корсаж гармонировал с молочно белыми руками и шеей. Всё вместе создавало удивительное впечатление бело-золотой богини, сошедшей откуда-то из Вальгаллы или, может быть, девы из древней легенды, немецкой легенды, конечно, ибо где, кроме Германии, можно встретить этот совершенный золотой цвет волос? В какой-то момент Миллару даже почудилось, что золотые нити, змейкой бегущие по белому платью, – это шёлк её собственных волос, которые она использовала для вышивания, чтобы украсить своё платье.
Потеряв её из виду в толпе, он обернулся к Хорту, чтоб засыпать его градом вопросов, но обнаружил, что тот исчез. Наконец он увидел его, кружащегося в вальсе, с рукой на талии фрейлейн Тёклы. Глядя на лицо Хорта, преображённое почти до неузнаваемости, Миллар начал понимал причину его присутствия здесь. «Теперь понятно, почему Эльснер так невзлюбил этого молодого человека», – подумал он, наблюдая за тем, как застенчиво Тёкла поднимает взгляд на лицо своего кавалера. «Понятно, почему Эльснер так озабочен тем, чтоб инженер знал своё место. А глядя на неё, легко вообразить, что она способна потерять не только сердце, но и голову. Если я правильно читаю по её лицу, этому парню здорово повезло».
И он вздохнул, ибо, хотя его нельзя было назвать чувствительным, в отличие от многих молодых людей, и хотя все его мысли в настоящее время были прикованы к одному, вовсе не романтическому, предмету, всё же бело-золотое видение тронуло его воображение так, как не удалось ни одной другой женщине, присутствующей на балу.
О том, что её появление, даже среди множества блондинок, не осталось незамеченным, свидетельствовал и тот факт, что в верхнем конце зала, среди цветных мундиров произошла некая сумятица, сопровождаемая быстрыми вопросами и ответами, а также взлетевшими к глазам лорнетами и пенсне. Однако пока что вокруг её стула теснились только штатские, румяные юноши с тщательно напомаженными волосами и цветком в петлице, без сомнения, отпрыски почтенных деловых семейств города.
«Я не хуже их», – подумал Миллар, решительно прокладывая путь к семейной группе Эльснеров.
Была пауза между двумя танцами, и Тёкла, с программкой в руке, тщетно старалась отвечать на все приглашения, дождём изливавшиеся на неё.
– Котильон? – говорила она, в то время как Миллар приблизился. – Не думаю, что мы останемся до котильона. Так что нет смысла мне обещать вам…
Говоря это, она с упреком взглянула на Хорта, затем украдкой на отца, стоящего в двух шагах от неё с беспокойным видом.
– Я, правда, боюсь, что… Мама! – она повернулась к матери. – Что ты скажешь? Мы не будем дожидаться котильона?
– Боюсь, что нет, – сказала фрау Эльснер с таким тяжёлым вздохом, что бриллианты, лежащие на её пухлой шее, словно на белой бархатной подушке в витрине ювелира, заколыхались.
– Весьма вероятно, что мы уйдём раньше, – заявил Эльснер с непривычной для него решимостью. – Так что не надо принимать приглашения на котильон.
– Полагаю, нет, – сказала Тёкла, закрывая программку, и Миллар заметил, что она обменялась с инженером взглядом сожаления.
