Нам больше нравится ночь - страница 19

Таня Беляшова скривила губы. Лидия Анатольевна, чей взгляд за десятилетия изострился, как телескоп и микроскоп разом, метнула его по направлению, в котором уставились телячьи глазки, и увидела, что они устремлены на Лилю. Причём, выражение в детских глазах читалось отнюдь не детское.

– Это очень хорошая девочка, она хорошистка с пятёрками по основным предметам. Посещает познавательные кружки. – Ещё не вполне понимая, в чём дело, продолжила классная дама. – Уверена, что вам будет интересно вместе слушать учителей.

Таня не изменила выражения лица, и нахмурившаяся Лидия Анатольевна, несколько мужеподобная, изрядного роста женщина с мировоззрением, простым и логичным, как пирамида из одинаковых консервных банок в витрине нового большого магазина, ещё раз посмотрела на Лилю. Она постаралась, вернее, заставила себя увидеть «Лиличку» глазами этого ребёнка из далёкой столицы.

Лиля Каменева тогда только оправлялась от затяжной болезни. В сущности, она с трёх месяцев своего существования, как это было известно классной даме, только и занималась тем, что болела. Болезнь имела загадочный характер и началась с несчастного случая. Это сейчас не имеет значения, но факт, что к девяти годам Лиля представляла из себя исключительно истощённое существо, которому можно было с натяжкой дать лет семь, с тусклыми волосами, следами от керосина на тощей шейке – такие следы были в годы войны у большинства детей – и отрешённым малоподвижным взглядом блёклых огромных глаз – факт этот был объективен.

Тем не менее, вступительное собеседование, неизбежное для любой соискательницы, показало, что маленькая дочь начштаба по отправке на фронт конницы, в интеллектуальном плане отвечает высоким требованиям престижного учебного учреждения.

Лидия Анатольевна, которая всегда смотрела на все явления жизни исключительно своими глазами, взглянула с усилием на свою ученицу глазами новенькой. Сердце у неё сжалось, она помолчала минуту и непререкаемым тоном сказала:

– Садись.

И тотчас отошла от первой парты.

Прошло семь лет, и, как могла заметить Лидия Анатольевна, обстановка на первой парте первого от выхода ряда переменилась. Тоненькая девочка в облаке таких густых и непослушных рыжих волос, что ей столь же негласным, как и, вероятно, дипломату Беляшову, разрешением было дано право не отращивать кос и не урезонивать гребешками свою натуру, с огненными ресницами, вечно прикрывающими ярко-зелёные глаза, – кажется, не вызывала уже усмешки на Таниных губах.

Но, так или иначе, об этом ничтожном происшествии никто никогда не узнал, кроме Лидии Анатольевны, сохранившей зацепку в своём сердце. Если пустяк всплывал в сознании, она только радовалась – отчётливо запомнилось, что Лиля ни малейшего внимания не обратила на минутную заминку однокашницы.

– Я к вам обращаюсь. – Повторила уже мягче Софья Михайловна.

Таня Беляшова медленно поднялась из-за парты. Ссутулившись, она немигающими глазами смотрела на девушку в учительской форме.

– Извините, Софья Михайловна. – Без выражения обратилась она. – Я слушала внимательно, можете проверить.

Эта последняя фраза была уже излишней. С учительницами монастыря не приходилось спорить никому. Софья Михайловна приподняла светлые, но отчётливые брови.

– Плачу и рыдаю. – Весело сказала она, и мгновенно нехороший дух обиды рассеялся.

Заулыбались самые въедливые ученицы, и сама Таня почувствовала облегчение. По кивку учительницы она заняла своё место. Лиля по-прежнему комкала в руке записку. В душе Тани шевельнулась досада – удивительно, она ни в чём не виновата, а вот Лилька, которая, действительно, не слушает про законы, сидит, как ни в чём не бывало. На мгновение страшное искушение посетило Танину душу… поднять руку… но так же мгновенно она вспыхнула от стыда и гордо вздёрнула голову. Больше она не обращала внимания на рыжую соседку.