О чём может думать Санька, никто не смел и предположить, и потому девочки следили за синим с красными полосами Санькиным костюмом, блуждающим вдоль строя, как львы на тумбах за не очень любимым дрессировщиком.
Теплилась надежда, что Санька начнёт с речи. Поговорить она очень любила и, с первым же словом впадала в транс, как попугайчик, открывший для себя это искусство. О чём она говорила, никто, включая Саньку, не знал. То есть, слова были, и речь текла… но уловить главную мысль не сумела бы даже Кира Крепко, обладающая чуткостью военной рации. Что уж там Кира, эта бедная умная девочка, городская плебейка, пытающаяся покинуть своё сословие – даже Таня Беляшова, выросшая в дипломатической среде и сызмальства умеющая читать между строк – и та пасовала в потоке Санькиного сознания.
Но, ради справедливости, такое распутство учительница позволяла себе редко и на прошлом уроке, произнеся вступительную речь, израсходовала своё право до следующего семестра или хотя бы до Праздника начала зимы.
– Сегодня, – загрохотала она, наконец, – у нас козёл. Мы обучимся, девочки, как, так сказать, к нему подойти и чего от него ждать. Прыгать, стало быть, будем. И всё такое.
Словечко мы, конечно, говорило о милосердии Саньки. Уж она-то, с тоской думали девочки, с козлом обходиться умеет.
Санька вызывала у девочек неприязненное чувство уважения, ибо всегда непременно начинала с «показа фигуры».
Вот это честно. Вот это класс.
Одно дело оставаться в осаде за кафедрой, под защитой указки и авторитета. Совсем другое – подставить себя всю двум десяткам напряжённых взглядов, ревнивых и не прячущих затаённой мыслишки любого зрителя – мыслишки, которой стоит, конечно, стыдиться.
Вот и сейчас, покончив с ораторским мастерством, молодая женщина смело направилась к наглому на вид и противному «козлу», установленному ближе к противоположному концу зала, чтобы после прыжка оставалось положенное по инструкции место для «инерционного движения учащихся».
Похлопав неодушевлённый предмет по загривку, она вернулась к началу разбега и, сосредоточившись, промчалась, сотрясая пол, к замершему козлу. Ударив ладонями по его серому крупу, Санька без малейшего, казалось, усилия, поместила свои уникальные ноги в позицию «четверть десятого», или, простите, «двадцать один пятнадцать».
Повиснув, как привидение, в воздухе, она опустилась, сомкнув кеды сорок четвёртого размера, на коврике за козлом.
– Уловили технику? – Спросила она, ничуть не запыхавшись и поворачиваясь спиной к присевшему от страха козлу.
Девочки затрепетали.
– Первая! – Властно вскидывая руку, проорала Санька.
Сима Крюкова, самая высокая девочка в классе, робко направилась к линии разбега.
– Повеселее. – Радостно завопила Александра Александровна. – Так к вечеру дойдёшь! В темноте не напрыгаешься! Подстраховочку!
Дух ажиотации, не вполне санкционированного празднества, поселился в зале, смешавшись с хорошо проветренной вечной смесью для дыхания – сентябрьский утренник плюс, само собой, непременная хлорка.
Лиля усмехнулась и с соседней девочкой направилась к козлу, где обе встали на подстраховку.
Сима побежала и от страха сразу повалилась на козла.
Девочки нервно засмеялись, Санька завертелась, как ведьмино помело, и, не переставая вопить, бросилась разъяснять Симе и «ставить ей ноги».
Повинуясь властному окрику, девочки прыгали – кто чуть поудачливей, но многие просто оббегали страшное устройство, боясь упасть.
