Нам больше нравится ночь - страница 24

Слышимость уж больно хороша. А в этих утлых отдельных комнатках всё же лучше, чем, если бы приходилось переодеваться при всех, подумала она. Если бы так не воняло санитарной смесью и ещё какой-то острой мерзостью… запах, показалось ей, усилился, он обогатился новым оттеночком… непохоже на морилку… наверное, просачивается сквозь доски.

Кира поспешила взяться за ручку.

Нет, нет, не то, чтобы она отличалась застенчивостью… и заштопанное бельё вовсе не повод стыдиться. Просто ей неловко почему-то смотреть на подружек в этой невольно домашней интимной обстановке в то время, когда стены школы напоминают, что ты под надзором.

Она вспомнила школьный бал и Лильку в костюме волка. (Красную Шапочку изображала Нюта). Когда Лилька стащила, запыхавшись с головы маску, и спустила с плеч мохнатый комбинезончик, Киру пробрало непонятное чувство – белые и худые Лилькины плечи производили тревожное впечатление над серым косматым телом чудовища. Лилька смеялась, рыжие, ничуть не смятые головой волка волосы падали ей на плечи… что-то в этом было такое, на что Кира предпочла бы не смотреть.

Дверца не поддалась. Кира дёрнула снова. Старые доски затрещали. (Только такие и нашлись, чтобы соорудить по требованию Анны Станиславовны эти кабинки, долженствующие, по её словам, о которых, конечно, не знали дети, обеспечить чувство уюта и мирного быта нашим школьницам, пережившим военные годы.)

Дверца застряла, Кира ударила кулаком возле ручки, и тут же дверь потянули с той стороны. Она вырвалась, почти задыхаясь. Перед ней стояла с вопросительным лицом Лиля, тоненькая, похожая на дорогой цветок, зачехленный от мороза в безобразный газетный кулёчек.

– Где у тебя застряло? – Спросила она. Кира что-то пробурчала.

– Фу, ты вся провоняла морилкой. – Дёргая носом, сообщила Лиля.

В помещении пустёхонько, в зале уже слышался командный голос Саньки. Кира поспешила туда, чтобы скрыть своё смятение. Входя в зал, полный яркого сентябрьского света, бодро бившего сквозь высокие затянутые сеткой от мячей окна, и окунувшись в тихий гул голосов вдоль шведских стенок, Кира призналась себе. Да, она испугалась. А кто бы не испугался, услышав этот звук?

Он и сейчас звучал у неё в голове – совершенно непонятный, режущий, будто кто-то провёл мокрым пальцем по стеклу. Он был похож… да, похож на смех. Но так противно не смеётся даже Санька, когда кто-нибудь из учениц не может выполнить фигуру «мостик».

Она заняла своё место в строю, четвёртая с конца, со вздохом подумала она. Когда Санька перестраивала их на прошлой неделе с учётом того, как кто подрос за лето, Лиля, раньше стоявшая рядом по правую руку, была втиснута на передний фланг, третьей от начала. Ну, Нютка, та известная макаронина, ещё в прошлом году она вытянулась, как хилое растеньице, дорвавшееся до света. Правда, рост и изящные формы не спасали её от придирок Саньки – уж больно белянка неуклюжа, просто корова на известной гладкой поверхности.

Мельком Кира отметила, как растолстела Света Чах, стоявшая посредине. Недавний обрывочный разговор у кабинок неприятно кольнул… Кира не любила досужей болтовни и Светку недолюбливала по этой причине. А та вовсе и не растолстела – просто умеренно округлилась там и сям. Вот что значит, когда не любишь человека, назидательно укорила себя Кира.

Прозвенел звонок. Девочки сразу затихли у линии. Санька-Кавалеристка прошлась вдоль строя. Два десятка пар глаз следовали за изумительными Санькиными ногами – взгляд оторвать трудно. Санька пребывала в обычном настроении – как всадник, приподнявшийся на стременах с занесённой шашкой – но к настроению что-то примешалось. Что-то рассеянное мелькало в Санькиных движениях, то есть, приходилось предполагать, что учительница физического развития застряла в редкостном для неё состоянии – состоянии размышления.