Вместе с отчимом в наш дом пришли и новые порядки, и новые люди. Стало традицией приглашать «нужных» людей на обед. Обед всегда был шикарным, блюда подбирались исключительно под вкус приглашенных. Гостей встречали с распростертыми объятиями и поцелуями в зубы, а когда за ними закрывалась дверь, мама с отчимом перемывали им все кости. Я молча за всем наблюдала и детским неокрепшим мозгом пыталась понять, зачем же вся эта фальшь… Именно с детства я возненавидела двойные стандарты и угодливые маски.
Мама полностью контролировала круг моего общения и убирала из него всех ей неугодных, в их число попали и моя сестра по папе, и тетя. Уход их из моей детской жизни был особенно болезнен. В моей картине мира – чем больше любящих людей окружает ребенка, тем счастливее он вырастет. Но моя мама, видимо, об этом не задумывалась. Мама очень ревностно относилась к любым знакам внимания, комплиментам в мой адрес. Когда кто-то говорил: «Ой, какая красивая девочка!», мама отвечала: «Она не красивая, а самая обыкновенная и очень ленивая». Меня всегда это жутко задевало, обижало. Так взращивались мои комплексы и неуверенность в себе. Я никогда не могла поговорить с мамой на волнующие любого подростка темы, что-то обсудить, вместе посмеяться. Она не хотела быть моей подругой, быть Мамой, роль цербера была ей намного ближе.
Я чувствовала себя как в тюрьме и в подростковом возрасте начала бунтовать. Хотя назвать мое поведение того времени бунтом можно только утрированно. У меня даже не было ключей от квартиры, и если я приходила домой, будучи уже семнадцати- восемнадцатилетней девушкой, после десяти вечера, то мне просто не открывали дверь. В то время я узнала, что такое спать на чердаках, узнала о московских катакомбах, стала проводить время с хиппи, погрузилась в их культуру и мировоззрение. Эти годы стали отправной точкой к моей внутренней независимости.
Отношения мать-дочь и крепкие, и хрупкие одновременно, в моем случае я, сколько могла, старалась их поддерживать, подпитывать… Но это было очень сложно: не было любви и слишком много было обид.
Нелюбовь – это когда нельзя мешать, разговаривать, смеяться, лезть с обнимашками. Нельзя рассказывать о своих переживаниях – это глупости, а не переживания. Нельзя что-то просить – надо понимать, что это надо «заслужить». И вообще, зачем тебе это?! Нельзя рассчитывать на помощь.
Нелюбовь – это когда тебя любят за какие-то определенные, значимые для родителя, действия и поступки.
Нелюбовь – когда не ругают особо, но и не хвалят. Не замечают тебя, твоих усилий. Когда раздражаешь, несешь чушь, мешаешь. Нелюбовь делает ребенка робким, неуверенным, зажатым, он обрастает защитным панцирем, как моллюск в раковине… Включается закон выживания, но выживают не все. Представьте, моллюск – нежный, и раковина его защищает. Когда песчинка попадает в раковину, моллюск начинает от нее защищаться, ему больно, и он образует жемчужину. Так же психологические травмы, особенно детские, могут стать либо внутренней жемчужиной, или же погубить…
Ни для кого не секрет, что большинство наших травм родом из детства. Например, нарциссическая травма. Я воспитывалась, а вернее, росла с матерью-нарциссом, и эта тема мне, к сожалению, очень близка. У меня не было безопасного пространства для развития и риска, для ошибок. Маме нужны были только «пятерки» и высокие значимые достижения, которыми она могла бы похвастаться. А за каждым провалом, ошибкой следовало наказание и обесценивание. Причем обесценивалось абсолютно все – мои мечты, увлечения, влюбленности.
