Лубенец посерьезнел. Медведь был одним из боссов, контролировавших советский подпольный рынок в Варшаве. Мелькнула тревожная мысль: не человек ли самого Медведя этот Ольшанский?
– Успокойтесь и поймите, – сказал поляк и положил ладонь на плечо Лубенца, – я не желаю вам такой встречи, просто напомнил о ее возможности. Больше двух сделок вы не провернете: вас вычислят. Оптовая продажа для солидных людей всегда удобнее…
Расставались они вполне довольные друг другом и условиями сделки.
– Встреча завтра, панове, – сказал Ольшанский. – Вы с товаром, я с валютой.
– Где?
– Предпочитаю встретить вас в храме. Можем в православной церкви в Праге. Можем в костеле. Вот он, видите? Где вам удобнее?
– Нам все равно, – сказал Лубенец. – Только почему в храме?
– В интересах безопасности, панове. Люди Медведя не богомольны. Вас это устроит? Осмотримся и сразу уедем в другое место.
– Принято, – сказал Снегур и кивнул утверждающе. – Завтра в костеле.
Под высокими сводами храма царила чуткая тишина. Сквозь цветные витражи внутрь пробивались лучи солнца. В них роем толклись прозрачные пылинки. Пахло церковными благовониями и застоявшейся плесенью. На редких в этот час прихожан бесстрастно взирали мрачные лики святых.
Лубенец сразу заметил широкую спину Ольшанского. Тот стоял, молитвенно опустив голову. Лубенец подошел и встал рядом.
– Ин номинас патри, эт филии эт спиритус санкти, – пробормотал поляк, прощаясь с господом. – Во имя отца и сына и святого духа. Аминь!
Только потом повернул голову к подошедшему:
– Вы поедете за мной. Это недалеко, на другой стороне Вислы.
Выйдя из храма, Ольшанский сел в новенький серебристый «мерседес». Вел машину спокойно, легко и уверенно лавируя в транспортном потоке. «Москвич» как привязанный следовал за ним. Чуть поотстав, за ними шел голубой «вольво». Мистер Дэвис страховал операцию.
Миновали Цитадель, мост через Вислу. Какое-то время ехали вдоль железной дороги, потом свернули сначала налево, потом направо. Наконец «мерседес» остановился. «москвич» последовал его примеру, а голубой «вольво» покатил дальше.
Ольшанский вышел наружу с кейсом в руке и пошел вперед. Лубенец и Снегур взяли товар, который у них находился в небольшом черном чемоданчике, и пошли за поляком. Снегур, не скрывая удивления, спросил:
– Куда мы приехали?
– Это Прага, панове. Точнее – Прага-Север. По нашему – Прага-Полнуцна.
– Я не о том. Что это за место, кладбище, что ли?
– Кладбище, панове. По-польски – цментаж.
– Какого черта вы нас сюда привезли? – раздраженно спросил Лубенец.
– А вы ждали, что мы поедем менять золото на деньги в Сейм? Здесь самое удобное место во всей Варшаве. У нашей полиции нет никаких претензий к моральному облику тех, кто за этой стеной поселился на веки вечные.
Снегур криво усмехнулся:
– Вы большой шутник, пан Ольшанский.
– Обсмеешься, – согласился его напарник и зябко передернул плечами. – Знал бы раньше, ни за что сюда не поперся бы. Не люблю, когда рядом покойники…
– А денежки? – спросил Ольшанский насмешливо. – Их вы любите, пан Лубенец? На них живых не рисуют.
Поляк попал в точку. Денежки Лубенец любил. И хорошо знал, что сделать их чистыми руками возможности у него не было. Свои первичные капиталы Лубенец сколотил, работая на пункте сбора вторичного сырья. Проворачивал сделки с цветными металлами, торговал абонементами на дефицитные книги. Завел надежные связи в мире подпольных дельцов, и постепенно свинец и медь в виде утиля уступили место золоту в ломе и изделиях, подписные издания сменились иконами, а поле деятельности с задворков большого города вчерашний старьевщик перенес за рубежи государства. И вот сейчас эта операция сулила наивысшую прибыль, которую Лубенцу удавалось когда-либо извлечь с помощью изворотливого ума и ловкости. Запах огромных денег притупил его обостренное чувство осторожности.
