– Значит, на сей момент, – Лещинский улыбнулся, – солдату – работу, а коню – заботу.
Кременецкий одобрительно кивнул головой.
Утром после молитвы солдаты начали рубить лозу и плести туры. Занятие, прямо скажем, не солдатское, но многим из них хорошо ведомое. Я наблюдал, с какой поразительной ловкостью они управлялись. Особенно отличались те, которые в детстве не раз плели из ивовых прутьев различные рыбные снасти, корзины, прочую утварь, столь важную в крестьянском обиходе.
Кременецкий то скакал в штаб дивизии, то к нему в полк приезжали офицеры из того же штаба, а вместе с ними и артиллеристы из 31-й бригады, которая должна была поддерживать полк на переправе. Лещинский вместе с командирами полубатальонов и рот показывал солдатам, как обращаться со сплетенными турами. Солдаты чертыхались, серчали. Видно, им уже порядком надоели команды поручиков и подпоручиков: «Влево в линию!!! Товсь!» – «Вправо в линию ложись!!» – «Третьи номера, пли!!» И эти самые третьи номера, которые прятались за выставленными в линию турами, приподнимались и обозначали прицельную стрельбу по наступающим туркам. Для меня, человека не особо сведущего в этих движениях, перестроениях и прочих громких командных «товсях» была какая-то игра, в которую все больше вовлекались молодые офицеры, исполняя с присущим им азартом.
– Отменно, господа, отменно! – не забывал похвалить Кременецкий особо усердствующих в тренировках. – Ваше умение турку неизвестно, чем мы и обыграем его!
– Обязательно, ваше высокородие!
– Вот, батюшка, – говорил мне Кременецкий, – какой дух, какой настрой! Главное – не оплошать. Первый бой для солдата особенно важен! Дунай не просто водная преграда. Рубеж между славой и позором. Ежели здесь турка обыграем, то дальше у моего солдата уже совсем иная мера будет. Иная!! – это слово он произнес с особенным удовольствием.
15 июня полк начал переправу. Перед этим я всю ночь провел в своей палатке перед иконами Николая Чудотворца и архистратига Михаила, посвятив ночное бдение служению Господу нашему, испрашивая у него благословения для тех, кому завтра идти через Дунай. Уже под утро услышал сквозь палаточную парусину солдатский говор:
– Батюшка-то весь в молитве.
– Думаешь, это нам поможет?
– Обязательно. В святой молитве великая сила.
– Конечно, молиться – это не грудь под пули подставлять.
– Каждому свой крест.
«Значит, так тому и быть, – решил я для себя, – буду вместе с вами».
Еще солнце не взошло, как полк выстроился вдоль реки. Вокруг клубился туман, наползал на берега, тек по приречной долине, словно всю ее обдали кипятком и она молча парилась в этих туманных разрывах, наполненных невиданными фигурами. Я прошел вдоль строя с теми словами, которые берег еще с минской площади.
Кременецкий отдал команду на переправу, и роты устремились к реке.
Заметив, что подпоручик Каненберг и прапорщики Навуменко и Федорович со знаменем поспешили к огромной рыбацкой лодке, в которую загружались солдаты штабс-капитана Мирановича, я также заторопился вместе с ними. Однако Миранович протестующе поднял руку:
– Ваше преподобие, отец Сергий, с нами никак-с нельзя! Увольте меня от обязанности опекать вас, там, понимаете ли, стрелять будут… Посему ваше место…
– Алексей Дмитрич, это кто же определил, где мое место? Не вы ли?
– Никак нет, командир полка еще ранее заметил, что вам надлежит идти вместе с тылом.
