– А у меня нет плана, – ответила грустно Широчка, которой вдруг стало жалко милиционера. – Но вы можете сделать мне приятное, – добавила она.
– Я на службе, – с сожалением в голосе ответил Отморозков.
– Тогда проводите меня до дома. Здесь недалеко, а дома мы вам план найдём.
– Точно?
– Пионеры не врут, – почему-то сказала Широчка.
– Ну, пойдём, если не врёшь.
Дома все обрадовались Отморозкову. Напоили его чаем, накормили кашей и молоком, а потом сделали ему приятное. Все, кроме Широчки. Широчку уже уложили спать. Так Широчка осталась без приятного.
– Проснись, Широчка, негоже спать в такую чудную ночь, – услышала Широчка сквозь сон и проснулась.
– Ой! – вскрикнула она. И было от чего вскрикнуть. Рядом с кроватью сидел мягкий пушистый зверёк, который с ней и разговаривал. Зверёк был весьма потешный: острая мордочка точь-в-точь как у учителя математики, кошачьи усики, беличий хвостик, и тело, как у маленького смешного человечка с пухленькими ручками и ножками. Широчка никогда раньше не видела подобных зверей, поэтому спросила:
– Ты кто?
– Я – Глюк, – ответил зверёк, – вставай, Широчка, сегодня ночь эротических кошмаров, айда смотреть.
Широчкина мама недавно купила видеомагнитофон, поэтому Широчка хорошо знала значение слова «эротический».
– Пойдём, пока не пропустили самое главное, – не унимался Глюк.
– А куда мы пойдём? – поинтересовалась Широчка.
– Пойдём к попу. У него сегодня долгий приход.
– Пойдём, – согласилась Широчка и села на кровати.
– Ты куда? – спросил её Глюк.
– Ты же сам говоришь, пойдём.
– Да, но я приглашаю тебя в сон, а в сны ходят по волшебной дорожке.
– Ну, хорошо, по волшебной, так по волшебной, – согласилась Широчка.
– Тогда съешь волшебное печенье, ляг поудобней в кроватку и повтори тридцать три раза волшебное слово «криптозоология».
– А что это такое?
– Не знаю. Волшебные слова очень часто имеют только волшебный смысл.
Широчка сделала всё, как сказал Глюк, и они оказались в тусклой комнате с железной кроватью и двумя тумбочками. На кровати сидел небритый малый в майке, увешанной значками и медалями, трусах и солдатских сапогах. Он курил сигарету и хлебал одеколон «Шипр» из железной солдатской кружки.
– Здрасте, – сказала воспитанная Широчка.
– Он тебя не видит и не слышит, – сказал Широчке Глюк. – Смотри, сейчас начнётся.
Солдат тем временем докурил сигарету, бросил окурок на пол, раздавил сапогом («вот так и с врагами Отечества», – подумала Широчка) и громовым голосом крикнул:
– Отче!
Дверь распахнулась, и в комнату вбежал поп.
– Мамочка родная! – вырвалось у Широчки.
Поп был в белом женском парике, короткой, едва прикрывающей тощую задницу рясе, чёрных колготках и высоких чёрных сапогах. Лицо было размалёвано, как у проститутки.
– Слушаю вас, Пал Палыч.
Только после этих слов Широчка узнала в солдате повзрослевшего пионера Пашу.
– Вот те на! – всплеснула руками Широчка.
– Не бери в голову, это сон.
– Докладывай, – приказал Паша попу.
– Хэбэ постирал, воротничок пришил, автомат почистил.
– Ладно, подь сюды. Заслужил.
Поп стал на четвереньки и чуть ли не на брюхе пополз к Паше. Паша прямо из воздуха (во сне бывает всё) извлёк большую кожаную плётку и начал стегать попа.
– О, да, повелитель, наказывай, повелитель! – скулил поп голосом до отвращения похожим на пресняковский.
– Ладно, на сегодня хватит. Оближи мне теперь сапоги.
– Благодарю тебя, повелитель! – снова взвыл пресняковским голосом поп и принялся лизать сапоги солдату Паше.
