Народ на войне - страница 23

Знают немцы такое свое слово особенное. Ладится у них все не по-нашему. Ни в одеже в ихней, ни в питье да пище, ни в оружье каком не видать пороку. И дородные: видно, в свою меру жили. И что за слово у них за такое? Может, и мы бы то слово нашли, да приказу нету…

Я прежде коло саду ходил. И отец мой садовник, и дедушка тоже. Крепаки садовники были. Дед – тот за границей саду-то обучался. И мать садовничья дочка. Вот я оттого и нежный такой. Мы спокон веков крови не видывали да на цветы радовались. А на войну-то только с червями да с жуками хаживали. Меня из сада-то выкорчевывали, ровно грушу старую. Какой я воин?..

Ах, у нас хорошо дома, я нигде не видал, чтобы так хорошо было… Изба моя на реку, через реку луг видать, по нем бабы, бывало, как цветы, платками на сенокосе зацветут… А дале лес видать, краем словно дымок бежит… Глаз-то разгонишь – не остановить… Здесь мне только то и любо, что на дом похоже. Смотрю, похоже – красиво, а непохоже – так хоть алмазами убери, не надобно…

Девять ден у меня после пути оставалось… И с первой минутки тоска брала, что скоро назад надо… Ни часочку радости не имел… Сердце отогреть боялся, горя ждал впереди бо´льшего… Больше в отпуск не согласен. Бог с ним!

Грызла меня сперва тоска по дому. Все-то я дрожу да пекусь, как там: здоровы ли, да не обидел ли кто, да денег ли хватка, да не очень ли по мне убиваются? Вскоре привык дом забывать. Теперь только во сне вижу, зато каждую ночь. Встаю – так словно с полатей своих лезу. Да только не на свой подстил ступаю, не своим богам молюсь. А через часок времени отойду и опять чужой до ночи.

Сидит дедушка, дремлет, и кот при ём сказку зимнюю поет-урчит. Спрашиваю: «Кой тебе годок, дедушка?» – «А сотый даве минул, за сто мне…» – «А как же это ты, дедушка, зубов да волос не растерял?» – «А я это, внучек, свои зубы с садом садил, а волос с полем сеял. И столько это я на веку своем дерев насажал да хлебов насеял, что и грех мне лысым да беззубым ходить…»

Заболел, сразу не в себе стал. Ничего, что есть, не вижу, а все свое придумываю: что в тепле-то я, и при семье-то я, и так коло меня домашние ходят да всякое мое слово ловят. А поправился – нары да воздух под топор.

Письма получать с подарками люблю… Все думаешь: есть еще где-то люди мирные, жизнь светлая…

Завтра, братцы, иду я туды на базар, для своей семьи гостинцами разживаться. Куплю жене кожух белый, веселыми шерстями шитый, а девчонке игрушку утку видел до того хорошую – и нос алый, и пищит, сам бы занялся.

Я семью свою повсегда помню, во сне вижу, на отдыхе тоскою сохну, в самом бою осиротить жалею.

Я так его жалел, лежу в казарме, а думка к нему летит: что с ним да как живет-растет… А письма наши, известное дело, чего не надобно никому, то и написано… Одно слово: «До земли поклон низкий»… Правильно, что до сырой земли… Читал я, читал да и дочитался только на третьи сутки, что Мишутка долго жить приказал… После поклонов-то низких да еще кланялись…