Народ на войне - страница 25

Все наново переучиваю. Сказал Господь, Сын божий: «Не убий», значит – бей, не жалей… Люби, мол, ближнего, как самого себя: значит – тяни у него корку последнюю. А не даст добром – руби топором… Сказано: словом нечистым не погань рта, – а тут пой про матушку родную песни похабные, на душе от того веселее, мол. Одно слово, расти себе зубы волчьи, а коли поздно, не вырастут, – так на вот тебе штык да пушку, вгрызайся ближнему под ребра… А чтобы стал я воин, как картина, – так еще и плетями вспрыснут спину…

Прогремелся Илья, не перескочить. Как почнут немцы небо колоть, ровно сухи дрова, где старому перегреметь…

Солнышко глянуло – затмилось, звездочки глянули – закатились, месяц посмотрел – на один глаз окривел; у Вильгельма и у того одна рука отсохла… А русскому солдату – все нипочем: не больно его дома балуют. В голоду да холоду – ровно в божьем во саду… Ему еще с полчаса терпенья хватит…

Война, война! Пришла ты для кого и по чаянью, а для кого и нечаянно. Неготовыми застала. Ни души, ни тела не пристроили, а просто, на посмех всем странам, погнали силу сермяжную, а разъяснить – не разъяснили. Жили, мол, плохо, не баловались, так и помереть могут не задля ча. На немца-то – да с соломинкой!

Выровняет нам немец дорожки, не будет нам ни рвов, ни буераков. Грязь так и ту вымоет. Только что народу до того времени сгинет, и какой такой человек по тем путям ходить станет – не придумаю…

Друг мой, читал я столько, что теперь я тебя во сто раз умнее… И стыдно мне перед эдаким невеждой зазнаваться. А душа у меня такая, что сама себе чести просит…

Ну тоже головой избы не построить, тут будто и руки умны.

Меня обидеть легко, язык у меня немой. Разве что кулаком говорить дозволят.

Не тоскуй, парень, нечего томиться, сколько твоей судьбы уйдет – самые пустяки… Молод больно. Весь мир война рушит, так одна-то душенька, ровно горошинка в мешке, не ворохнувшись до места доедет. Только жизнь сбереги…

В части ты – дуб ветвистый, не каждая буря свалит. А один-то солдатик словно лист на ветру: куда ветер хочет, туда и гонит.

Сколько мне еще жить – не знаю, а ровно мне сто лет теперь. И не то что слабый али беззубый – нет. А только умней стал и по-пустому не ржу. Хуже стало, как война уму-разуму научила…

Душу я на войне свою понял. Я человек хороший и до людей добрый. Здесь мне делить нечего. Своего ничего нет, все казенное… Душа и та чужая… Так всем одолжить готов и душою…

Выдумки, говорю, выдумки вражьи. Душа да душа… А душа в теле хороша. А хорошо тело – повсегда при деле… Значит, работай, округ себя смотри и об земном пекись. А то душа да душа, а сами ровно свиньи…

Это ты верно: что до шкуры, так тут душа ни при чем. У меня вон шкура-то часами без души гуляет, как в атаку идти. Оттого я и храбрый такой.

Сказывают так: жил человек суровый и строгой жизни и себя и округ себя все по закону соблюдал. И дожил тот человек до смерти и попал на тот свет. А там его и спрашивают: «Что, мол, ты, батюшка, на земле делал?» – «А я, – говорит, – закон соблюдал». – «А как же ты его, дядя, соблюдал-то?» – «А я, – говорит, – не крал, не жрал, под себя не с…, с бабами не спал». А ему и говорят: «Плохо, мол, старче: из „не“ никакого дела не выкроить; а за то, что ты все „не“ да „не“, – так и сиди, брат, на дне»… Да в пекло на дно на самое и усадили. Вот те и законник.