Народ на войне - страница 26




Загудел жук: «Такого, мол, я шуму напустил, все, верно, попряталось со страху, покружусь-ка я на просторе». А под тот шум и птица за жуком на охоту. А ты шумом не пужай, приглядки меньше, проживешь, брат, дольше.


Задрал волк у меня ягня и стрекача с им. Собаки в голос за кровью. Сшибли они волка, отняли ягня и сожрали. А мне не все едино: злое али худое мое добро стравило?.. Вот так и Бог да черт. Нам до них что, абы жить ладно.


Дал заяц стрекача, а навстречу волк: «Эх ты, – говорит, – дерьмо ты полевое, под ногой трава горит со стыда, что ты, заяц, робкий таков. А я, волк, – герой»… И схряскал зайца. Кто кого съел, тот и смел, хорошего-то тоже мало.


Забежал козлик в лес, и все с им как следует. Сейчас это ему волк навстречу. И стал козлика есть. А козлик тот не всякий был, больно умен, сейчас это он волку в брюхе рога расправил, из брюха выскочил да и стрекача, аж земля с-под ноженек горяча. А волк сел брюхо чинить и думает – ну и народ пошел, ну и порядки. Заглотал я его как путного, а он, окромя убытку, ничего хорошего…

* * *

Сколько, бывало, я сказок слушаю, об одном жаль, что не так в жизни бывает. На войне же я сказок понасмотрелся собственными глазами: и разбойники-то, и сироты замученные, и воскресших сколько, и мертвые стоят, – чего только, чего нету. Чистая сказка, да только больно уж страшная.


Память у меня слабая. Я вот помню все, что до хозяйства. А насчет войны, бей не бей – не упомню. Сорок лет, почитай, мозги на одно натаскивал, а тут все другое. Кабы еще по душе было, а то я так рассуждаю, что русскому одно по душе – своим домком жить, по чужому не тужить.


Меня такая обида взяла, на это глядючи. И не только что стены не валятся – пол деревянный, электричество светит, садик есть, и картины, и все, как у настоящих богатых людей… А потом как подумал, что все это делать нам самим бы пришлось… И так решил, что лучше просто, как свиньи, жить, а уж на вокруг себя силу тратить – не согласны…

Меня мама как носила,
Напугалася,
Был сыночек я исправный,
Да избаловался.
Не кутил, не выпивал,
С бабьем не водился,
Карты вовсе я не знал,
Матюшить стыдился.
А проклятая война
До греха добила,
Насмотрелся я…
Так с пути и сбился.
Посмотри теперь, мамаша,
Своего сыночка,
На башке нема волосьев,
Во рте ни зубочка.
От гнилой болезни сохну,
Ото вшей деруся,
От проклятого окопа
Со страху…
А кругом глядит начальство,
Дерет да ругает,
А каков я был мальчишка,
Так никто не знает.

На войне что хорошо?.. Что больно свободно и что душа думала – исполнить можно… Дисциплина? Одно слово – на глазах у начальства. Ведь только во сне видишь, что бабу каку хошь мни и за груди хватай. А тут – только не зевай… Один грех – зевать…


Раз мне так пришлось, что в бою зубы мои страшною болью разболелись, так, верите ли, ничего я в том бою, кроме зубной боли, не прочухал. Видно – либо боль, либо бой, человека на два горя не хватает.


Сейчас полотно рвать. Вот понаделали портянок, я себе все с буквами углы рвал. Герб ихний, корона и две буквы. Верно, что война хоть зла, да тем мила, что со стола – то под себя…


«Принеси вышивок»… Я и пошел. А это к венцу рубахи у них. Баба девкой спину гнула да золотом расшивала – все радость виделась… Вот те и дождалась радости… Мужа австрийцы угнали, а ее наш брат грабит…


Нет мне злее, как без хлеба. Брюхо наше сызмальства к хлебушку приучено. Мужичонку и в колыске одно дело, что мамка, что хлеба жамка. А здесь, как нас на мамалыгу эту перевели, так больше всего понял, что война нутро повыела. Только как паек дополнили, осмелел я немца думкой осиливать…