Народный совет - страница 17

– Секретутка! – прошипела ей вслед старуха.

– Что вы привязались, женщина?! – не выдержала Вероника Леонидовна.

– А вам-то что? – вскинулась мерзкая старуха.

– О! Админресурс подключился! – поддержал ее кто-то за спиной у Вероники Леонидовны.

– Ох, вы у меня все еще попляшете!

– Не мешайте другим слушать, – воскликнула, обернувшись, пышная дама.

– Что такие невоспитанные?! – прилетело с другой стороны ряда.

– Не смейте нас затыкать!

И все разом загомонили, обмениваясь оскорбительными обвинениями, отчего глава управы вынужден был прервать свой доклад об итогах социально-экономического развития района в текущем году.

– Я прошу всех успокоиться! – громко проговорил префект в микрофон и строго посмотрел прямо на Веронику Леонидовну. Ее сердце упало. Остаток встречи прошел в попытках не расплакаться. Домой он вернулась поздно и в расстроенных чувствах.

– Мам! Дядя Леша приехал! – крикнул сын из своей комнаты.

Брат Вероники Леонидовны смотрел телевизор на кухне и пил чай.

– Верунчик, здорова! – дядя Леша широко улыбнулся и тут же закинул в рот шоколадную конфету из хрустальной вазочки на столе. – Теперь буду чаще заходить. Мы тут у вас стартовые дом по реновации строим.

Вероника Леонидовна легонько присела к брату за стол.

– И что? Ну, расскажи! – она подвинула вазочку с конфетами поближе к нему.

– Да ну что рассказывать? – отмахнулся дядя Леша, – все через одно место!

– Ну что ты так сразу… – Вероника Леонидовна даже немного обиделась.

В кухне было темно, только ярко мерцающий экран освещал лицо Вероники Леонидовны. Там молодая женщина ходила по квартире, в которую ее собирались вселить по программе реновации. "Кухня без окна, смотрите" – печально говорила она, – "ванная микроскопическая, смотрите, как вмонтирована лейка, вот, ржавый полотенцесушитель. Как тут жить?" – ее скорбь терзала Веронику Леонидовну. Кругом был обман.

– Дура ты у меня, – сказал дядя Леша на прощание и вышел, оставив Веронику наедине с ее унижением. Она тихо заплакала. Больно было в груди, будто сердце остановилось и никак не могло вновь забиться под тяжестью несправедливости, придавившей его.

"Отцвели уж давно

Хризантемы в саду…" – глухо за стенкой репетировал сын, готовясь к окружному конкурсу молодых талантов.

"А любовь все живет

В моем сердце больном…"

Его глубокий, полный страдания голос то затихал, то воспарял под потолок.

"Опустел наш сад. Вас давно уже нет.

Я брожу один, весь измученный.

И невольные слезы катятся

Пред увядшим кустом хризантем."

Голос печального юноши взволновал и приковал внимание префекта к сцене. Конкурсы народной самодеятельности навевали на него скуку. "Песни нашего округа" были очередным формальным мероприятием и он, усаженный на почетном месте в первом ряду, надеялся со смирением пережить. Энергично стучали твердыми пятками и кружились под грохочащую музыку девицы в коротких красных сарафанах и кокошниках. Депутат городской думы, расположившийся в соседнем кресле, пристально смотрел влажным взглядом на их крепкие коленки. Конферансье торжественно объявлял номер за номером. И вот, появился юноша, неуловимо знакомый призрак, и стал петь о том, что, казалось, утеряно навсегда. Овал его бледного от волнения лица, меланхоличный взгляд, нежная складка губ, множество еле-уловимых черт напоминали ему, как шел он раз за разом через одинаковые актовые залы однотипных школ и взгляд его на доли секунды проскальзывал сквозь плотное окружение коллег, ловя изящный профиль женщины. Она приходила на все его встречи с населением, садилась обычно в середине или в конце. Он легко находил ее бледное от волнения лицо, когда оглядывал присутствующих в момент приветствия: