А я что – тут, что ли, буду сидеть? Я за ним!
– Тимур, не прикасайся ко мне, – женский голос звучит очень жёстко и кажется совсем незнакомым. – Я уже всё решила.
– Анют, нам надо поговорить, – голос у папочки напряжённый.
Я хмурюсь и выглядываю за дверь. Надо же – всё время забываю, что Улыбаку зовут Анюта. Вот только сейчас она ни разу не Анюта и уж тем более не Улыбака. Эта воинственная свирепая женщина больше похожа на Анку-пулемётчицу. Кто бы мог подумать, что такая улыбчивая, уступчивая и услужливая тётка способна быть такой злой и несговорчивой.
Она не готова ни говорить, ни слушать, и даже видеть нас не хочет. «Я не останусь», «Я уже всё сказала». Тоже мне – потеря потерь! Мне обидно за моего папу – с ним так никто и никогда не смеет разговаривать. Хочется поставить на место эту заблудившуюся матрёшку… Вот только сейчас всё по-другому, и мы с папкой оба реально накосячили.
Я ищу глазами Ромку и, сделав несколько шагов, с опаской заглядываю в раскрытую дверь его комнаты. Охватившая меня паника не даёт вздохнуть. О том, что обитатель этой комнаты покинул её навсегда, говорит буквально всё. Здесь, как всегда, идеальный порядок, но нет на месте привычных вещей... И даже любимые Ромкины модельки исчезли. Как я смогу дальше жить без всего этого? Как я смогу без него?
Я пулей выбегаю из Ромкиной комнаты, едва не врезавшись в Улыбаку… в Анюту. Женщина охает и обращает на меня свой взгляд. Оказывается, у моего Ромки глаза матери…
– Пожалуйста, не надо, – лепечу я, заглядывая в эти серьёзные большие глаза, в надежде отыскать в них ту самую доброту, которую они излучали совсем недавно. – Не уезжайте, это я во всём виновата…
– Ну что ты, милая, – она ласково гладит меня по щеке и… снова улыбается, только очень грустно. – Ты здесь ни при чём, не волнуйся. Мы всё выясним с твоим папой.
Это она меня так нежно послала. И такая твёрдая решимость в её взгляде – мне туда ни за что не пробиться.
Я резко разворачиваюсь и мчусь вниз через две ступеньки, путаясь в длинном халате и рискуя свернуть себе шею.
– Рома! – я выбегаю на террасу.
Дядя Семён, наш водитель, протирает тряпочкой фары огромного чёрного монстра. Он отвлекается от своего занятия и неодобрительно смотрит на мои голые ноги в тапочках.
– Ты чего это раздетая, стрекоза? Чай не май месяц…
Вообще-то, как раз май, но сейчас это не имеет никакого значения.
– Дядь Сень, а Ромка где?
– А дык здесь, – он крутит головой, но я и сама уже нашла.
Парень вышел из-за высокого «Гелендвагена» и направился прямиком ко мне. А моё бедное сердце заходится в неровном ритме и готово выпрыгнуть из груди.
– Лялька, что-то сегодня постоянно не так с твоим прикидом, – Ромка криво улыбается, а на его разбитое лицо страшно смотреть.
– Ром, тебе больно? – вот дура, зачем я спрашиваю – понятно же, что больно.
– Нормально, Ляль… Ты бы и правда оделась, прохладно на улице.
– Рома, не уезжайте, я всё рассказала папе, он знает, что это из-за меня… – я совершенно не знаю, куда мне деть свои беспокойные руки. Хочется обнять Ромку за шею, но я вцепляюсь в распахнутые полы его куртки.
– Да перестань, Ляль. Ты ведь с самого начала знала, что всё это – не моё, – он кивнул на наш дом и неопределённо махнул в сторону рукой. – Не смогу я здесь… не привыкну.
– Да почему? Ты ведь здесь занимаешься, чем хочешь… Вот с тачками своими возишься. Тебя ведь никто не упрекает…
