– Ты чё метёшь! Не забывайся, лейтенант! Как бы я с этим чайником выглядел? Пусть все смотрят на меня и говорят: «Вот мент, взяточник и побирушка, идёт»? А так, сунул в карман, и никто ничего не видит и соответственно ничего не скажет, только подумает. Ну, скажи мне на милость, неужели мы такую нужную вещь, как модем, не обменяем на чайник?
– Ладно-ладно, не заводись. Конечно, обменяем. Не оскудела ещё земля русская на лохов, и мы обязательно найдём таковых, хотя времена тяжёлые и придётся потрудиться.
Вообще-то Петька прав, лоханулся я с этим модемом, но признать это не могу, ну, по крайней мере, вслух.
– Кто заводится? Я завожусь? Я не завожусь! Ты мне лучше скажи, что ты полезного принес в кабинет? Ты только без конца прёшь отсюда даже не то, что плохо лежит, а то, что я в ходе борьбы с преступностью добываю непосильным трудом. И диван ты сломал!
– Диван сломал не я! Сколько тебе можно об этом говорить?
– Конечно! Он сам сломался!
Конец дискуссии положил стук в дверь.
– Войдите.
– Здравствуйте. Можно? – Просовывает голову в дверь женщина.
– Наверное, даже нужно, раз вы пришли. Да вы вся проходите, у нас тут места много, поместимся. Что у вас стряслось?
В кабинет входит небогато одетая женщина, за ней следом, опустив голову, – щуплая девчушка, по всей видимости дочь. Женщина чувствует себя явно не в своей тарелке, девчушка испуганно прячет глаза и нервно теребит в руках носовой платок.
– Садитесь. Рассказывайте, что за беда с вами приключилась, – приглашаю я.
– Да-да, беда. Понимаете, дочка сегодня возвращалась от бабушки, вышла на вокзале из электрички, а там эти, ну, цыгане. Налетели, давай, мол, погадаем. Ну, в общем, забрали серёжки и цепочку.
– Ну не забрали, а сама отдала, – уточняю я. – Ладно, узнать сможешь, кому отдала своё сокровище?
Девчонка отрицательно мотает головой и начинает прикладывать платочек к глазам. Мать старается ей помочь:
– Ты говорила, она такая в платке, в фартуке и с ребёнком на руках?
– Все они в платках и с детьми. Ты чем думала-то? Вроде большая уже девочка, соображать должна, – негодует Петруха.
– Помолчи! – морщусь я.
– Зря мы, наверное, пришли? Где их теперь искать? Вы уж извините нас. – Женщина встаёт со стула и пятится к двери. – Жалко просто. Мы ей этот гарнитурчик купили на окончание школы, на память, так сказать. Извините нас, мы, наверное, пойдем.
– Постойте-постойте! Что значит «пойдём»? Разберёмся! – говорю я им.
Сняв трубку телефона, набираю номер дежурки. В трубке слышен голос Семёна. Он продолжает начатый с кем-то до моего звонка разговор:
– …Вот сейчас всё брошу и начну с вами разбираться! Уверяю вас, вам это не понравится. Ну и что, что второй час ждёте? Освободится работник, займётся вами. Всё, отойдите и не мешайте работать. Да отойдите вы, в конце концов! Да! Что вы хотели? – это уже ко мне.
– Семён, вы мне женщину посылали, у которой цыгане золото сняли?
– Не знаю. Может, Палыч посылал, сейчас узнаю. Слышь, Палыч! Ты к Михалычу посылал объегоренную цыганами тётку? Говорит, посылал. Объясни ей, чтобы она следующий раз избытки золота сразу несла к нам, и гони её, к чёртовой бабушке.
– Дай мне машину! А советы свои я вам потом разъясню, куда нужно засунуть!
– Слышь, чё Палыч говорит? Нет машин, не предусмотрено, говорит, на лохов лимит бензина.
– Ну на нет и суда нет. Сейчас я помогу ей составить заявление на имя прокурора и скажу, куда его отнести. Вот тогда Палыч её сам на своей горбатой спине повезёт и не просто повезет, а прямо вскачь понесётся! Да ещё ржать при этом будет и повизгивать, изображая рёв сирены. Так вот, братик, для особо одарённых дежурных повторяю ещё раз: мне нужна машина! Что тут непонятного?
