Как-то раз, когда на улице моросил мелкий дождь и Лиора вновь отправилась на работу в салон, к швее Анне, за нашей дверью раздался громкий истеричный крик:
– Это твоя судьба! Ты просто обязан сделать то, что я скажу!
Этот голос очень напомнил мне тот, что раздавался за дверью в день, когда Давид нарисовал меня повешенного и уснул на полу. Но тогда мальчик не открыл незнакомке, появившейся внезапно. А вот сегодня он, словно ошпаренный, вскочил с кресла и побежал к выходу. Когда он отворил деревянную дверь, на пороге я увидел горбатую худую старуху. Зрелище, скажу я, оказалось не из приятных. Её кожа была ненормального серовато-голубого оттенка, при этом она настолько сморщилась, что, казалось, старухе было более двухсот лет. Её глаза будто не имели зрачков, а сухие седые волосы с виду походили на воронье гнездо.
– Сегодня ночью! – рявкнул Давид и тут же захлопнул дверь перед её лицом.
После этого мальчик побежал в свою маленькую комнату и, схватив старый крестик из серебра, принялся что-то бормотать под нос. Затем, подойдя к окну, жалобно проговорил:
– Ну почему она выбрала меня?
А я смотрел на него и теперь уже не мог дождаться ночи. Испытывая страх за судьбу мальчика и одновременно любопытство, я тысячу раз всё проклял за то, что не могу помочь Давиду. Как-то у меня получалось топать по полу, когда это было совсем не нужно, но вот взять и специально кого-нибудь напугать я никогда не мог. Бесполезное существование снова меня опечалило, всколыхнув разрушительные мысли. Как же я устал…
Наконец солнце скрылось за горизонтом, засверкали первые звезды, и постепенно стемнело. Медленно встав со скрипучей кровати, Давид тихонько надел свои вещи и аккуратно пошел по деревянному полу. Почти бесшумно отодвинув засов и немного толкнув дверь, он вышел на улицу. Спустившись со ступенек, он вспомнил, что позабыл надеть обувь.
– Ну и чёрт с ней! – прошептал Давид и побежал в сторону леса.
Естественно, я отправился за ним. В пути мне показалось, что Давид бежит с закрытыми глазами, как под гипнозом. Он не обращал внимания на лужи и камни на своём пути и не останавливался, чтобы отдышаться, все это время спотыкался и иногда даже падал, что, видимо, совсем его не смущало. Скорее всего, ноги бедолаги изрядно покалечились к моменту, как мы оказались почти в самом центре леса.
Атмосфера там оказалась неприятная. Было очень темно из-за высоких хвойных деревьев, и издалека доносился крик филина. Макушки деревьев раскачивались от ветра, предвещающего бурю, и вой рыщущих в поисках пищи шакалов всё больше усиливал мою тревожность за Давида.
Вдруг из-за самого толстого ствола высоченного дуба, держа в руке маленькую свечку, вышла та самая уродливая старуха с торчащим клыком. Помимо кусочка света, она держала в другой руке заостренный нож с белой рукояткой. Один её глаз заплыл, и слегка подергивалась губа.
– Ты взял камень? – спросила она своим мерзким хриплым голосом.
– Да, – без малейшей дрожи в голосе ответил Давид.
– Присядь на этот пенёк, – приказала она мальчику, – и делай то, что я буду говорить.
– И тогда вы исчезнете из нашей жизни?
– Ты глупец! Потом ещё благодарить будешь! Я отдаю тебе свой дар.
– Но почему именно мне?!
– Потому что он в тебе уже присутствует! Но есть и другая причина, конечно, только о ней я не хочу говорить.
– Но зачем вы отдаёте этот дар? Мне ведь он не нужен!
