Читать онлайн Ольга Грибанова, Сборник - Нас тревожат другие дали. Выпуск 3

Люблю читать на первом снеге

Скупые заячьи следы.

Смотри: здесь был он на ночлеге,

Тут уходил он от беды.

Кленовский (Крачковский) Д. И. След жизни //Вернуться в Россию – стихами. 200 поэтов эмиграции: антология. М., 1995. С. 247

Всё началось с собаки Альмы, так когда-то назвал её местный охотник-профессионал Антон Фёдорович, хороший друг Николая Ивановича. Года два назад он, выбирая её из семи щенков, знал, что суки более послушны и привязаны к хозяину, обладают острым чутьём и менее упрямы, чем особи мужского пола. Из всех щенят именно она одна-единственная не упала с берёзовой чурки, куда он их поочерёдно водружал. И она, став взрослой, оправдала его надежды. Альма бежала легко, иногда проваливаясь в снег и принюхиваясь к морозному воздуху, да и ни один след, который попадался на снегу, она не пропускала.

Николай родился в этой, казалось, богом забытой деревушке Макурино Юргинского района, ныне Кемеровской области. Она была основана в XIX веке переселенцами из европейской части Российской империи по фамилии Макурины. Приютившись на стыке трёх областей: Кемеровской, Новосибирской и Томской, – когда-то она стояла на Сибирском тракте в глубокой тайге, а сейчас – на краю её. Ближний лес со стороны городов был выпилен, сожжён, выкорчеван.

Хлеб тоже сеять надо было где-то. Поэтому тайга осталась за естественной преградой – таёжной речкой Малой Чёрной – левым притоком Томи. Граница Томской и Кемеровской областей проходит по реке Большой Чёрной, а Малая Чёрная делит Макурино на две части, и до границы с Томской областью всего семь, а с Новосибирской – восемь километров. Речки названы Чёрными из-за тёмной воды, особенно Большая Чёрная, так как они берут начало из торфяных болот и протекают по болотистой местности. К северу и северозападу от деревни, в междуречье рек Оби и Томи, расположен огромный лесной массив, богатый зверьём, птицами, кедровыми орехами, грибами, чёрной и красной смородиной, малиной, жимолостью, брусникой, черемшой, черникой и клюквой. В этой богатейшей местности, далеко от центральных дорог, «глухоманной деревне таёжной», и началась его осмысленная жизнь.

Окончив семь классов, Николай уехал в Томск и получил специальность токаря по металлу. По распределению попал работать на один из объектов города Томска-7, или пятого почтового; ныне это Северск – самый большой закрытый город Росатома, построенный в тайге, на берегу Томи. Там же получил высшее образование, стал физиком-ядерщиком и сейчас работал в одном из томских закрытых институтов. Он каждый год в январе брал отпуск на две недели, приезжал на малую родину на семь-десять дней и уходил с ружьём в тайгу, как когда-то подростком, промышлять белку. Даже с годами эту тягу он не смог победить. С Антоном Фёдоровичем была давняя договорённость о ружье, собаке и зимовье, которое находилось примерно в тридцати-сорока километрах от деревни, на берегу таёжной речки Таволжанки, недалеко от озера Кирек.

До вечера он хотел добежать до избушки, где можно было отогреться и отдохнуть. Там всегда есть замороженные пельмени, хлеб, соль, в печурку уже наложены дрова с берестой под ними. Только чиркнуть спичкой – и затрещит огонь, побежит по бересте, коптя чёрным дымом. Немного погодя начнёт оттаивать так называемый куржак, и с потолка закапает весенняя капель.

А пока он пересёк речку, засыпанную снегом вровень с берегами, Большую Чёрную, левый приток Томи, как раз в том месте, где когда-то располагался четвёртый Сиблаг НКВД, основным занятием которого была заготовка леса. Николай ещё пацаном не раз выбегал из дома посмотреть на тянувшийся через деревню обоз с брёвнами, которые доставлялись на ближайшую железнодорожную станцию. По бокам обоза, верхом на лошадях, с автоматами на груди, в овчинных полушубках, в ватниках и валенках, ехали охранники. А на санях, поверх брёвен, иногда на клочке сена, сидели по одному люди, одетые все одинаково. На головах шапки-ушанки, на ногах валенки, в чёрных фуфайках, второе название которых – телогрейки. Именно в них после войны поднималась советская страна. Из послевоенной разрухи вырастали новые города, создаваемые советскими людьми, одетыми в телогрейки.

Выходя из леса на болотину, ударил из озорства лыжной палкой по стволу небольшой ёлки – снег с веток ухнул в сугроб, а ветви, освободившись от непосильного груза, почти лежавшие на снегу, вскинулись вверх и, как будто благодарили, с достоинством закивали.

После Большой Чёрной до бывшего леспромхоза «Ларино» тянулось болото с чахлым кустарником и редко попадающимися сухими берёзками. Летом можно пройти через него только с местным проводником, так как повсюду булькает трясина, а сейчас была ровная, белая, искрящаяся от лунного света равнина. От ветра снег здесь лежал плотный, как фирн в горах. Альма бежала слева, далеко впереди, то и дело поднимая и поворачивая к нему голову. Николай, чуть оглянувшись назад, на юго-восток, посмотрел вправо, туда, где должно показаться солнце, но увидел, что в небе ещё висит Венера, а правее от неё сверкает яркая звезда Сириус, поэтому успокоился: ещё успеет зайти в урочище по пути к зимовью и поискать белку, чтобы завтра утром, когда она активна, уже наверняка идти к этому месту. Надо помочь Антону Фёдоровичу выполнить план по сдаче пушнины по договору и оправдать патронташ, который висит на поясе, набитый в основном патронами с дробью пятого и шестого калибра.

Альму он знал, она из той редкой породы лаек, которая работает по белке и «низом», и «верхом», то есть и нюхом, и слухом. Слух её иногда поражал Николая. Белку она слышала метров за сто пятьдесят. В здешней тайге прошлым летом был урожай кедрового ореха, поэтому зверёк сейчас в основном держится наверху. Вся надежда на Альму. Да и морозов больших не обещали, при которых запах быстро вымерзает. Февраль ещё не наступил, ветров не должно быть – самое время промышлять белку. На всякий случай он взял с собой несколько патронов с картечью и пулями: тайга есть тайга, здесь всё может случиться. В котомке – недельный запас хлеба и замороженных пельменей, рассчитанный на двоих, смена одежды. Если он не съест чего-то, оставит на зимовье. В тайге так принято, его так учил отец, а отца – дед. В отсутствие хозяина кто-нибудь мог зайти, заблудившись и обессилев, вот тогда всё это спасёт кому-то жизнь: и дрова, уложенные в печурку, и спички, и топор, и всё остальное.

Холодный ветер, резкий и упорный,

Кидает нас, и тяжело грести;

Но не могу я взоров отвести

От бурных волн, от их пучины чёрной.

Иван Алексеевич Бунин «Северное море»

Когда он посмотрел в сторону Альмы, её там не было. Несколько секунд назад она была, а теперь нет. Он всмотрелся в белое покрывало до рези в глазах и позвал:

– Альма! Ко мне!

Но она, как это бывало обычно, не прибежала к нему тотчас, только на том месте, где она исчезла, он увидел какое-то белое пятно. Так как луна ещё светила, белое пятно издалека казалось бледным, как будто лёгкий пар от дыхания огромного существа или от промоины тёплой воды, но на болоте не должно быть берлоги медведя и тёплых ключей не предполагалось. Облако это чем-то его притягивало. Николай взял чуть левее и пошёл к нему. Навстречу ему подул лёгкий ветер, хотя на дуновение ветерка ничто не указывало. Облако стояло на месте, как будто было привязано к находившейся рядом сухостоине. Чем ближе он подходил к нему, тем больше чувствовал усиление встречного ветра, а в облаке увидел проскакивающие бледные короткие вспышки света. Когда он подошёл вплотную, еле-еле преодолевая сопротивление ветра, и носок одной лыжи воткнулся в облако, к своему удивлению, увидел, как он окрасился в голубой цвет. Оторопев, дёрнул лыжу назад, чуть повернувшись к облаку боком. Тут же оказался на два метра дальше от него, а лыжа была нормального цвета. Наклонившись вперёд, он медленно пошёл к облаку, осторожно передвигая лыжи и упираясь лыжной палкой. Ему очень помогал ворс меха козы, которым были подбиты лыжи, так как скользить назад, против ворса, они практически не могли, но если и скользили, то надо было для этого приложить большое усилие. Как ни был прикован его взгляд к облаку, боковым зрением он заметил, что луна стала бледнеть, а тьма вокруг него – сгущаться. В какой-то момент носок лыжи пересёк невидимую линию и моментально стал голубого цвета. Чем дальше он продвигал лыжу в облако, тем бо́льшую часть её охватывал голубой цвет. Существовала какая-то граница, невидимая и неосязаемая, после которой предметы виделись в другом цвете. Опираясь лыжной палкой справа, приподнял лыжу и вынес её за невидимую черту, где она приобрела свой нормальный цвет. Осторожно развернулся и пошёл по невидимому кольцу вокруг облака, сильно наклоняясь влево, против ветра. В какой-то момент для равновесия вытянул левую руку и инстинктивно её отдёрнул, увидев, что она тоже стала голубой, но при этом физические ощущения его не изменились. Он заметил, что рука окрасилась чуть ближе к центру облака. Сказалась привычка учёного-экспериментатора, он осторожно провёл лыжной палкой снизу вверх и по окрашиванию определил, что это невидимый купол. Николай медленно шёл вокруг него. Когда палка или лыжа попадали за невидимую черту, сразу становились голубого цвета. В голову пришла шальная мысль: а не выстрелить ли в облако? Но он тут же отказался от опасной затеи: вдруг там Альма, да и, как учёному, ему очень хотелось узнать, что это такое.