Нас время учило… - страница 35
Вбегает Фанька. Она всегда в курсе всех событий, этакое домашнее радио. Выглядит неплохо. Ее муж – офицер, всю блокаду воевал где-то под Ленинградом, постоянно подкидывал ей свой паек.
– Вы слышали, что сказала Люська Грюнбаум во дворе? – спрашивает она, стоя на пороге. – Она сказала, что если немцы возьмут Ленинград, она первая покажет все еврейские квартиры! Как вам это нравится?
– Люська? Вот сволочь! Так это правду говорили мальчишки, что Грюнбаумы – немцы?
– Сам Грюнбаум был такой же немец, как и мы с вами, – объясняет всезнающая Фанька. – А жена его – немка. А Люська – невесть кто…
– Невесть кто? Сволочь она! Побить бы ей стекла, врезать бы по толстой морде…
Я вскакиваю, делаю два быстрых шага, и мои пыл и возмущение сразу же гаснут. С такими ногами и нынешними силами не докинуть камня даже до второго этажа, а уж до четвертого…
Перебирая свои старые вещи, я случайно натыкаюсь на альбом для рисования. Давненько я не брал в руки карандаша… А не нарисовать ли мне себя? Сажусь перед зеркалом. Рисую долго и тщательно, После часа рисования отрываюсь от карандаша и резинки и оцениваю свой «шедевр». Сходства я не добился, однако что-то заставляет меня не разорвать рисунок сразу, а оставить хотя бы на время. С листа на меня смотрит незнакомый мальчик в черной куртке, с тонкой шеей, смотрит хмуро, исподлобья. Глаза запали. Под ними темные полукружья. Это не я. Кто же это? Ответ прост: это я – блокадник.
Между тем у нас происходит событие. К нам в гости приходит известная всему дому могущественная личность – сама Тоська Раннева. До войны ее никто не знал. Она жила вместе с дочерью в маленькой комнате во дворе. Сейчас ее знает весь дом. Ее расположения добиваются, перед ней заискивают, ее дружбы ищут. Секрет ее могущества прост – она работает в пекарне на Второй Красноармейской. Здоровая крупная баба, из скромной труженицы быстро превратилась в человека с мертвой хваткой. Ее практичности, деловитости и наступательной энергии можно только удивляться.
Пекарня сохранила ей силы, обеспечила важными знакомствами и связями, открыла перед ней нужные ворота. На фоне общей беды и постепенного опустения дома она добилась официального разрешения переселиться из своей темной комнаты в просторную и светлую квартиру Раулинатов на четвертом этаже по парадной лестнице. Переезд осуществился в начале марта. А сейчас Тоська обставляется – скупает за продукты приглянувшуюся ей мебель у оставшихся в живых. Действует она широко и напористо, не боясь огласки или осуждения.
В сопровождении мамы и Мирры она неторопливо прогуливается по комнатам, ведет дружеский соседский разговор, интересуется моим здоровьем, шутит. Потом за ней захлопывается дверь и до меня доносятся отголоски разговора.
– Нет, – говорит мама, – об этом не может быть и речи… Пианино за полтора кило? Это же грабеж!
– Мамочка! Но это же греча! Ты понимаешь – греча! Надо же поднимать их… Они оба еле ходят.
– Я понимаю. Ты же знаешь – я готова всю душу отдать… Но это пианино не просто пианино. Это же папа покупал для меня, это же память об отце.
– Мамочка! О чем ты говоришь? При чем тут память, когда надо спасать живых. И потом ты говоришь, полтора кило. А белая буханка?
– Так это был аванс?
– А ты как думала? Сейчас такое время, когда так просто дарят белую буханку?
Через два дня четверо мужиков, подхватив наше пианино длинными поясами, вытаскивают его на площадку и уносят наверх, к Тоське. Сделка состоялась, и, по общему мнению, она очень удачна: два кило гречи плюс буханка плюс сто рублей деньгами! Тоська – все-таки широкая натура! Впервые за год мы едим настоящую разварную ароматную кашу, смакуя каждое зернышко, а у нас еще много-много крупы – еще каш на пять хватит!