Я выпрыгиваю из окна на улицу и погружаюсь с головой в сугроб, а когда, отплевывая снег, выбираюсь из него, то вижу вокруг себя лес. Темный и страшный лес. И единственная мысль в моей голове:
«Где мои мама и папа?»
Мне страшно. Я замерз. Но бреду вперед, утопая по колено в снегу, я почти не чувствую ног. Хочется упасть, зарыться в эту хрустящую холодную перину.
Тут я понимаю, что уже не могу двигаться. Я не чувствую своего тела, а перед моими глазами черное небо и протыкающие его макушки дремучих елей. Я лежу, меня заметает снегом, и приходит понимание, что я умираю.
Мне удается повернуть голову на бок (мне надоел этот падающий в лицо снег). Мое дыхание замирает. Рядом со мной, почти прикрытые белоснежной периной, лежат мои мама и папа.
Я им кричу, но они смотрят вверх и не слышат меня.
Вот я уже откидываю занемевшими голыми руками снег со своих родителей, я плачу, но слезы застывают у меня на щеках и мне больно от режущих мое лицо льдинок. Я продолжаю откидывать снег, но его ничуть не становиться меньше и тела мамы и папы все также лежат под сугробами.
«Тела!» – в ужасе проноситься в моей голове.
«Они…»
– Вы кто? И как я здесь оказалась?
Ее голос вытащил меня из мира моего вечного кошмара.
За окном еще темно, я смотрю на часы и отмечаю, что проспал примерно четыре часа. Я не проснулся, когда медсестра снимала у Вики капельницу.
– Я… – запинаюсь, не знаю что сказать. Ладно, хотя бы имя назову: – Я… Андрей.
Девушка пытается присесть, но сил на это у нее не хватает, и она лишь забирается на подушку чуть повыше.
Я молчу, не знаю что говорить. Она смотрит на меня красивыми карими глазами. Боже, я только сейчас замечаю, какие у нее замечательные каштановые волосы, длиной до плеч. Она уже не похожа на восемнадцатилетнюю, ей явно меньше.
Мне становиться стыдно, что я назвал ее своей девушкой.
– Как я сюда попала?
– Я нашел тебя в снегу, буквально за полчаса до нового года. Кстати, с Новым годом!
– Спасибо, – в ее глазах печаль и легкий стыд. – Но… Но, зачем вы меня нашли?
Я потерял дар речи.
«Зачем вы меня нашли?»
Да что с тобой такое. Хотела замерзнуть? Умереть? Почему ты это говоришь.
– Спасибо вам, – робко говорит она. – Но, я хотела…
Замолчала.
– Почему? – просто спрашиваю я.
Она молчит. На ее глаза наворачиваются слезы, дыхание становится сбивчивым – она вот-вот заплачет. Ее бледные губы сжаты и создается впечатление, что неумелый художник просто не смог их нарисовать и вместо рта начертил одну тонкую линию.
– Ты пропустила новый год, – говорю я. Но почему именно это? Я сам его не люблю, но зачем должен заставлять это делать кого-то другого?
– Я не люблю новый год, – ее слезы так и не пролились, она смогла себя сдержать. – Простите.
– За что? – удивляюсь я.
– Вы ведь, получается, из-за меня, его тоже пропустили.
– Пустяки, я бы все равно на него не успел, – с улыбкой отвечаю я. Но моя улыбка вянет, и я снова задаю главный вопрос: – Почему вы хотели умереть?
Ее глаза закрываются и из-под сомкнутых век все же пробиваются слезы. Она плачет, рыдания сотрясают ее тело, но она уже ничего не может с собой поделать.
Она плачет долго. Все это время я вспоминаю пятнадцатилетнее прошлое. Я пытаюсь не думать об этом, но слезы этой девочки так напоминают мои. Мои собственные, которые, как старый колодец, уже высохли за давностью времени. Я не плакал уже лет десять. Но каждой зимой мне плохо. Каждой зимой я забываюсь в вине. Каждой зимой из-под моего пера выходят печальные романы, которые почему-то больше всего нравятся моему читателю. Каждой зимой в моей голове постоянно вертятся три слова: «Хренова куча снега». И каждой зимой, когда я трагически заканчиваю свой новый роман, у меня появляются мысли о суициде…
