Наша фабрика - страница 4

Грибнюк осталось съесть всего несколько кусочков, но она тоже захотела прочесть стихи.

– Я вставать не буду, прочитаю так, – сказала она, развалившись.

Дурович тоже внесла вклад:

Вскоре все присутствующие говорили стихами. И водитель, и заведующая, и дети, и все одновременно рожали бесформенную массу двустиший, спаявшуюся так, что не разобрать было ни стиха. Абракадабра голосов была сложной и живой. Там и здесь из нее выглядывали отдельные слова или их части. На Дышло, забывшую в этом хаосе о своем поручении, вдруг упал стих. Он скользил, и поэтесса то теряла его, разрываемая абракадаброй, то снова сочиняла. Он получился простенький и маленький, как сама икона.

– Ой, – хрюкнула Грибнюк над пустой тарелкой. – Ой-ой, сестрицы!

Перед ней возникла забытая деталь ее самого дальнего детства: изогнувшаяся аркой гусеница на деревянной стене. Деталь сладко искрилась, как фейерверк.

– Ой-ой-ой, – качала Грибнюк головой, обмякнув на стуле. – Это же надо, что происходит.

Закусочная темнела и округлялась. Стоя на месте, стулья двигались.

Обвал поэзии внезапно прекратился, наступила шумящая тишина.

Экскурсанты спохватились, обнаружив себя вокруг убранного стола, и засобирались.

– До свидания, – прощалась заведующая. – Вы мне очень понравились. Приезжайте еще.

– Как-нибудь, – говорили ошеломленные посетители и выбегали прочь.

Автобус спокойно ждал их на стоянке.

– Ну что, удалась маевка? – спрашивала Дурович, но экскурсанты жали плечами, не понимая вопроса.

Дышло перечитала стих в нормальной обстановке и он перестал ей нравиться. Ей хотелось бы рассказать больше.

– Не получился стих, – сказала она Грибнюк.

– Давай перепишем, – ответила та, взметнув ресницы.