А они мне ответный подарок делать не планируют.
Лис что-то еще говорит, я смотрю то на него, то в лобовое, прикидывая, как действовать дальше.
Надо отвадить его раз и навсегда.
Звуковой фон из его слов не мешает, умение отключаться и не пропускать в мозг ненужное я выработала еще в детстве, с родителями, и закрепила в первые годы моего супер-счастливого брака. Тошка оказался тот еще нудень.
Надо же, а ведь в детстве и не замечала за ним такого!
Как люди меняются!
Или просто я дура, не замечаю очевидных вещей. Второе — верней.
Лис тормозит у современного жилого комплекса, кстати, не того, в котором у него была когда-то квартира.
Вырубает зажигание, поворачивается ко мне. Всем телом, мощно так получается у него, угрожающе. И я, несмотря на то, что вполне уже пришла в себя и даже проработала стратегию дальнейшего поведения, напрягаюсь.
Хищник.
И был хищник, а теперь еще и заматерел. Поднабрал массы, опыта, наглости. Жесткости. Жестокости.
Все это чудным коктейлем перемешивается в его глазах, обжигает. И, будь я чуть подурнее, повлюбленней и попроще, то обожглась бы с радостью. Сколько у него таких было, бабочек, с наслаждением сгорающих в этом безумном огне? Сколько их было, пока он мне лапшу на уши вешал? Сколько потом, просле того, как я сбежала из города? А сейчас сколько?
Думать об этом не больно. Уже нет.
Пять лет назад я сгорела, похоже, полностью.
И теперь отвечаю на его тяжелый жесткий взгляд спокойно. Не горят больше мои глаза, одни угли остались.
Нужны тебе угли, Лис?
Не боишься запачкаться?
— Изменилась, малышка.
Он упорно называет меня “малышкой”, словно не случилось ничего. Зачем? Сам же обозначил новые наши отношения, их уровень.
“Выебать, а потом разговаривать”.
Чудесно же.
И, главное, моего согласия не требуется.
— И ты, — ровно отвечаю я, не ведясь на провокацию. Раньше бы спросила, в какую сторону перемены. Сейчас мне пофиг. Тем более, что и без того в курсе, в какую. В плохую.
Он смотрит, долго-долго, пальцы чуть заметно подрагивают, словно сдерживается, чтоб не дотронуться. Не прижать к себе, не поцеловать, как когда-то давно, когда мы никак расстаться не могли, все целовались и тискались в машине. И они, два моих безумных парня, вырывали меня друг у друга, чтоб получить свой кусочек кайфа.
Обжигает внутри мышечной сладкой памятью.
Хочется зажмуриться, но…
Может, этого он и ждет?
Не дождется.
— Пошли. — Наконец, после долгого молчания, приказывает Лис и выходит из машины.
Открывает мне дверь, подает руку.
Не принимаю, выхожу сама, становлюсь напротив.
— Что дальше? — спрашиваю сухо, не отводя взгляда.
— Дальше? — жестко усмехается он, — программу я тебе обозначил.
— А потом? — продолжаю я.
— А потом… — он тянет ко мне ладонь, сграбастывает на затылке за основание хвоста, подтаскивает ближе к себе, заставляя запрокинуть голову в позе покорности. Подчинения. — А потом еще раз выебу. И еще. Пока не успокоюсь.
— Так себе план, — шепчу я прямо в склоненные ко мне губы, задыхаясь от их близости, — мне не нравится.
— А мне похуй, малышка, — так же тихо шепчет Лис, — похуй.
Он склоняется еще ниже, ведет сухими губами по моим, жадно дыша, не целуя, а только обозначая, трогая.
— Тогда ты меня потом лучше в окно выкинь, Лис, — мне трудно говорить, трудно соображать, когда он такое делает. Флешбэки нашего общего прошлого, словно фейерверки, загораются и рвутся в мозгу, мешая думать. Но кое-что остается, видно, потому что Лис, уже, практически, зашедший в процесс, как говорится, неожиданно слышит мои слова и даже их воспринимает, потому что тормозит, отрывается от моей шеи, куда уже уполз целовать и прикусывать кожу, и непонимающе смотрит в глаза.
