Киваю едва заметно, давая понять, что согласен.
Полгода назад старый начальник МВД, с которым были неплохие, вполне сформированные, как любил говорить Бешеный Лис, отношения, вышел в отставку. Верней, его “вышли”, чтоб посадить на его место засланного казачка.
Полковника Мазурикова, которого местные деловые уже окрестили Мазуром. Случилось это неожиданно и больно ударило по всем налаженным уже бизнес-процессам города.
Хорошее слово: “бизнес-процессы”. Умное.
И, главное, очень такое… Обтекаемо-всеобъемлющее. Деловые процессы, значит. Процессы любых дел. Как законных, так и незаконных.
Что характерно, от появления в городе новой фигуры, пострадали и те, и другие.
И не только у меня, верней, вообще даже не у меня.
Бешеный Лис, который номинально находился уже вообще не здесь, давно и успешно окучивая столичных привластных лохов, тоже пострадал, потому как в городе у него море интересов осталось.
И за большую часть этих интересов отвечаю именно я.
Пока.
Теперь вот, наверно, частью наследника своего озадачит. Не просто же так прислали его сюда из далеких африканских ебеней.
Честно говоря, я не думал, что Лис вернется когда-нибудь. И не рассчитывал на это.
Наша история, болючая и дикая, если со стороны глянуть, давно уже закончилась.
Нас растащило в разные стороны, сожгло дотла. Одни головешки остались.
Я так думал.
Пока не увидел Васю, мою маленькую девочку, испуганно кутающуюся в безразмерную стремную кофту у ворот больницы.
И вот как-то сразу все переменилось.
И жизнь, которая последние пять лет казалась серой, с частыми вкраплениями черноты и дерьма, заиграла настолько ярко, что глазам стало больно.
До сих пор вспоминаю — и больно.
И кайфово.
Словно заново все.
Не было этих пяти лет, не было тюряги, бесконечно тянущихся серых дней.
Словно мне опять двадцать три, я — будущая звезда спорта, на самом пике формы. У меня есть охренительная девушка, самая лучшая, самая красивая. И друг есть. Близкий. И в его глазах я вижу ту же бешеную жадность по отношению к моей маленькой девочке. Жадность, которую в себе ощущаю. И эта жадность не бесит. А заводит. И ночи наши, долгие ночи на троих, наполнены безумием, сладким, острым, горячим, словно лава огненная.
Эти ночи дают столько сил, столько энергии, что горы готов свернуть.
И сворачиваю!
Потому что легко сворачивать горы, когда есть надежное плечо рядом. И есть, ради кого их сворачивать, эти горы.
После, в тюряге, мне было себя дико жаль, такого: молодого, ебанутого, восторженного дурака.
И обидно за него, за его слепую веру, за то, что реально был, словно в затмении. В ослеплении, как бывает, когда на солнце глянешь.
Я на Васю смотрел и слеп.
И Лис тоже.
А она…
Когда все закончилось, резко, нереально жестко, словно на пике — и сходу вниз, и об землю, воя от боли в переломанных крыльях и ребрах, я проклинал. Не ее, не Василису. Судьбу.
Ебанутую бабу, так легко подставившую ни за что.
А маленькую мою… Ее не за что было проклинать. Мы любили с Лисом. Бешено. Безумно. И думали, что она так же любит.
А она… Она тоже любила, но, наверно, куда меньше. Она совсем молоденькая же была.
Ее не в чем обвинять.
Я хотел ее найти просто для того, чтоб в глаза посмотреть. Для начала. Убедиться, насколько я прав. Или не прав.
А потом…
Потом забрать ее себе.
При любом раскладе.
И вот теперь я снова чувствую себя живым.
И у меня все те же переменные: я, моя маленькая девочка, и Лисяра.
