Но вообще, не дело это: такую слабую нервную систему иметь на такой серьезной должности. Начальник управления МВД, все же, не кот в тапки нассал. А лицо не держит…
— Ствол на стол, — решает оставить последнее слово за собой Мазуриков.
— Не имеете права.
— Блять. Пошел вон.
— Грубость и неуставные отношения будут занесены в отчет по проверке… — говорю я, а затем разоврачиваюсь и, не слушая больше исключительно матерного напутствия Мазурикова, выхожу за дверь.
Там, положив хер на запрещающие таблички, прикуриваю, весело подмигиваю молча таращащейся на меня секретутке и вываливаюсь за порог в коридор.
Иду, задумчиво покуривая и успокаивая собственную нервную систему, тоже слегка расшатанную.
Но не Мазуриковым, само собой, ему это не под силу.
Телефон вибрирует в кармане, достаю, смотрю на имя абонента. Блять…
Шустрый какой полковник-то… Он бы так подчиненых имел за вечные проебы в работе, чем начальству стучал на неугодного проверяющего. А то развел тут бардак. Даже при приятеле моего папаши, предшественнике Мазурикова, тут чище было.
А сейчас лопатой дерьмо грести.
А я лопату не взял.
И не хочу этого делать, особенно теперь, когда другие задачи на горизонте. Куда более интересные. И важные.
Как там Вася моя?
Смахиваю вызов, открываю программу слежения, наблюдаю за маячком. В больнице, у матери, значит.
А где Камешек? Если тоже там, то получит по своей каменной наглой харе. Потому что мы договорились вчера, блять!
Но Камень с самого утра окопался в своей любимой харчевне, где все дела ведет, и там так и сидит.
И я рад этому, если честно.
Потому что огромный соблазн все бросить и рвануть к Васе, просто, чтоб хоть посмотреть на нее. Снова. Убедиться, что вчера — это не жесткий глюк у меня был, не больное воображение разыгралось, как часто в пустыне было, а реально она, моя Вася.
Думаю, что у Каменюки не меньшей силы желание, чем у меня.
И, наверно, хорошо, что мы теперь — не студенты безмозглые, которые кладут хер на учебу, если рядом сладкая девочка нарисовывается, а вполне взрослые серьезные мужики. У которых имеются еще дела. И дела эти нихрена не отодвинешь, как бы ни хотелось… Кстати, о делах.
Мне опять звонят, и в этот раз я беру трубку.
— Какого хрена ты там выебываешься?
— И тебе привет, папа, — язвительно говорю я.
— Игнат, — со вздохом суть снижает напор отец, — ну ведь мы с тобой это обговаривали. Ты хоть представляешь, каких трудов мне стоило тебя выдернуть из той жопы? У тебя все данные, все есть сейчас для того, что нормально стартануть. А ты че творишь?
— Я не просил тебя вмешиваться, — а вот теперь уже я зубами скриплю от злости. Потому что в словах отца даже не намек, а прямо-таки ебучий манифест, что он в очередной раз меня спас. И что я сам по себе — никто. И только благодаря ему я сейчас имею то, что имею!
А это — не так!
И в тех краях, где я до этого был, мне никакой папа не помог бы! Да он и не помог! И когда я от жажды подыхал в сотнях километров от любой блядской жизни на этой планете. И когда пер на себе одного дурака, по-мудацки умудрившегося нас обоих пиздануть вместе с вертушкой о землю в сотнях километров от любой блядской жизни на этой планете. Там мне папины связи вообще ни одного раза не помогли! И во многих других случаях, которых за годы службы набралось хуева туча, тоже.
Я — уже давно самостоятельная боевая единица.
