Наше счастливое время - страница 17

– Поехали, зеленый. Высади меня на перекрестке, у станции метро. Вечером я позвоню, – произнесла тетя и вышла из машины.

Несчастья посыпались градом. Как-то, вернувшись из школы, я увидел, что Ынсу сидит весь зареванный и белый как бумага. Я стал допытываться, что случилось, а его вдруг вырвало.

– Отец заставил меня выпить какую-то гадость… Теперь все время тошнит.

Я зашел в комнату. Пытаясь влить в Ынсу пестициды, папаша, видимо, уронил бутылку и пролил содержимое. Теперь в комнате стояла страшная вонь.

– Лучше б сам подох! Если так хочешь смерти, то первый и подыхай! – закричал я.

Похоже, мой рассвирепевший вид заставил отца оторваться от бутылки. На удивление, он не бросился на меня с кулаками, а просто уставился своими налитыми кровью глазами; во взгляде сквозила странная усмешка, значившая то ли улыбку, то ли нестерпимую муку. Я не стал дожидаться, пока у него изменится настроение и он с палкой кинется на нас, схватил Ынсу за руку, и мы выскочили из дома. Как всегда, мы забрались в сарай пустующей усадьбы на окраине деревни и провели там ночь. Утром, вернувшись, мы обнаружили, что тот, кого я вынужден был звать отцом, испустил дух. Он лежал рядом с пустой бутылкой пестицидов, которую сам и выпил.

Не буду скрывать, в ночь после посещения тюрьмы мне не сразу удалось заснуть. Я познакомилась с ним совершенно неподготовленная, встреча прошла в полном замешательстве, а потом он ушел. Расставшись с тетей, я поехала в центр прикупить что-нибудь к Рождеству, и, когда уже садилась в машину на стоянке универмага, мне ни с того ни с сего (словно действие от утреннего лекарства, проявляющееся лишь вечером) привиделись его закованные руки. Может быть, потому что на стоянке было промозгло, а я стала искать в сумочке перчатки. Затем вспомнились его алые отмороженные мочки ушей, багровые рубцы от наручников и упругие жесткие губы, которые слегка кривились в усмешке каждый раз, когда он начинал говорить. Его слова о том, что нет ни сил, ни желания жить дальше, и смятение в голосе – все это было мне так знакомо. Пожалуй, даже было обычным моим состоянием. И именно о нем я пыталась сказать своим родным, именно об этом кричала изо всех сил, прося их оставить меня в покое и дать спокойно умереть.

Парковка универмага буквально кишела людьми. Женщины и мужчины, обвешанные бесчисленными пакетами, загружали их в машины и вереницей покидали магазин, их сменяли другие покупатели… Приближалось Рождество. «Если ты все же испытываешь ненависть к самому себе, то знай: именно для тебя Иисус пришел в этот мир! Научить, что себя нужно любить и ценить, потому что ты очень много значишь для него…» Я сглотнула. Не хотелось признавать, что эти слова предназначались не только ему. Если бы та беседа состоялась здесь, тетя непременно бы добавила, пошутив: «Вот-вот, Иисус пришел не для того, чтобы все столько покупали!» Я вспомнила, как в детстве ходила в католический храм, будучи послушным ребенком. Без возражений надевала приготовленное мамой платье в бантиках, беспрекословно выполняла поручения учителей и не пропускала воскресную школу. Заучивала назубок стихи из Писания и даже как-то выиграла приз в конкурсе на лучшее знание библейских азов. А потом наступил тот самый день, после которого солнце в моем мире спряталось и больше не озаряло ничего ярким светом. Теперь все мне казалось окутанным мраком. Однако непонятно, почему после встречи с Юнсу я вспоминаю о далеком прошлом здесь, на автостоянке шикарного универмага. Как бы там ни было, я поступила в университет, пусть и не лучший, сумела занять призовое место в университетском конкурсе песни и затем, хоть это длилось недолго, ездила по всей стране с выступлениями. Ничуть не заботясь о деньгах, скаталась на учебу во Францию, а по возвращении получила профессорское звание. Правду о том, что профессор из меня никудышный, знали только я и мои близкие. Так что я была неплохим членом общества и, несмотря на возраст, сносной кандидаткой в невесты, которую захотел получить жадный до денег сноб-прокурор, решивший даже соврать ради выгодной партии. Во всяком случае, так это выглядело для всех. Как же легко одурачить посторонних!