– Хорошо. Но это уже второй раз, как Тимур мне помог, – важно выговаривает Миша, а я лишь моргаю. – Я тут до-о-олго гулял по салону, смотрел на все, в кабине пилота был, покушал, попил сок и снова захотел в туалет.
Сколько я спала? Тысячу световых лет, что ли?!
– Эм-м… Ты, наверное, устал. Иди, посиди немного на своем месте. Я сейчас приду, – сын не горит желанием возвращаться в кресло, но все же послушно кивает и садится. Переведя взгляд на Тихомирова, пытаюсь звучать так же спокойно, как до этого: – Можно тебя на пару слов?
Не дожидаясь ответа, направляюсь в хвост самолета. Чувствую, что Тимур следом двигается, и все равно немного теряюсь, когда оборачиваюсь, а он, будто не зная границ личного пространства, подходит слишком близко и нависает надо мной. Мало того, что приходится голову задирать, чтобы смотреть ему в лицо, так еще дышу этим раздражающим все мои рецепторы парфюмом.
– Зачем ты это сделал? – выпаливаю сердитым шепотом.
– Твой ребенок хотел в туалет, я должен был позволить ему уссаться?
Стоит ли отмечать, что после этого вопроса и очередного обезличивания я прихожу в бешенство? Официально – я готова его ударить.
– Ты должен был меня разбудить! А не водить Мишу по всему самолету, зная, что я не разрешала этого делать!
– У тебя что-то с головой, Птичка, – замечает Тимур как бы между делом. Я киплю, а он, разговаривая со мной, словно делает мне одолжения. Мудачина! – Опекаешь пацана, будто параноик.
– Даже если и так, тебя это не касается. Потому что, да, ты верно говоришь – это мой ребенок, – задыхаюсь от злости. – А ты не знаешь, что такое быть родителем! Ни за кого не несешь ответственности! Не можешь адекватно оценивать опасность! Не можешь указывать мне!
– Остынь, ладно? – тон Тихомирова меняется. Он начинает злиться. Даже шагает еще ближе, заставляя меня отступать. Медведь, блин… Считает, что в жизни можно вести себя так же, как на ринге. Заталкивает в угол, сдвигая брови, наклоняется и впивается взглядом. – Займись лучше реальными проблемами своего пацана. В его возрасте уже пора ссать стоя. Иначе другие дети будут над ним смеяться. Если еще этого не делают.
Сын ничего такого мне не рассказывал… Но он и не скажет, не станет жаловаться. А я, признаться честно, не задумывалась, что должна настаивать и учить его мужскому способу опорожнять мочевой пузырь. Предполагала, что это происходит как-то естественно и непринужденно.
Ничего удивительного, что после едкого замечания Тихомирова я чувствую себя никудышной матерью.
– Миша тебе что-то говорил? – выдыхаю встревоженно, забывая на мгновение о своей злости.
– Нет.
– А ты ему? Надеюсь, не комментировал, что и как он делает неправильно?
– Я похож на идиота?
Вообще-то, да!
– Ладно, – бросаю резковато. – Думаю, мы друг друга поняли. Дай пройти, – упираюсь ладонями в его каменную грудь, но он не отступает.
– Если бы ночь напролет не кувыркалась со своим хахалем, не отрубилась бы на пять часов в самолете и следила бы за своим ребенком сама, – грубо цедит мне в лицо, и моя кожа загорается. Девяносто девять процентов ожогов. Чертов Тихомиров! Ненавижу его! Подавляя работу иммунной системы, задевает и внутренние органы. Сердце стучит так неистово, что, я уверена, одинаково хорошо слышно его и в России, и в Америке. Межконтинентальный парад, черт возьми. – Думаешь, я рвался нянькаться с твоим ребенком? Я пробовал тебя разбудить, но ты словно в кому впала. Хоть ори, хоть стреляй, – не менее жестко выдыхает мне в лицо. – Тяжело было прощаться, да? Может, и не стоило со мной лететь, если так трудно было соскочить с хрена этого кучерявого?
