– Ну, чего ты ждешь? – спросила она.
Она что решила, что он просто пожелал воспользоваться правом супруга? Согласна ублажать его ничего не чувствуя сама? Откуда в ней эта странная сдержанность, покорность? Неужели была все-таки с Монфором? И неужели так хорошо ей с ним было, что теперь ласки мужа не приводят ее в былой восторг?
А она думала о том, что снова боится его. Вновь вернулся это страх сделать что-то не так и вызвать недовольство, преследовавший ее тогда, когда они только обрели другу друга спустя семь лет жизни порознь. Муж словно опять стал чужим и ей снова нужно его познавать, привыкать к нему. Поэтому она с готовностью открывала ему объятия, откликалась на его ласки, дарила наслаждение. Но только ему. Сама действительно не чувствовала ничего, кроме сильного волнения.
Граф чуть нахмурился, но не сказал ни слова. Ему во что бы то ни стало нужно было, чтобы его жена снова стала его. Полностью его!
Шуршало сено, когда они целовались, переворачивались. Граф касался ее нежно, наслаждаясь каждым изгибом. Он не спешил, сдерживая желание, медлил… И добился-таки, что ее дыхание наконец стало неровным, губы приоткрылись, словно ей не хватало воздуха. Тогда он склонился, поцеловал нежно ложбинку между грудей. Анна запустила пальцы в его волосы, ее голова отклонилась назад. Она уже почти доверилась ему, почти стала той же пылкой любовницей, какой он ее знал! Когда рука графа поднялась по ее бедру, гладя кожу, и проникла под тонкий батист сорочки, графиня совсем расслабилась, раскрылась перед ним, подрагивая от наслаждения.
Он шептал ей признания в любви, которые так редко говорил прежде. Он вообще почти никогда не говорил ей этого. А сейчас как исповедь и откровение звучали слова о том, что он любит ее, о том, что она его жизнь и счастье…
Как тихо стало… Наверху, у самой крыши, ворковали голуби. С реки повеяло прохладой. Но вдруг графиня вздрогнула, напуганная неожиданно донесшимся снизу грохотом. Послышались ругань и звуки переворачиваемой мебели. Арман поднял голову и прислушался. Нахмурился. После очередного крика, поднялся и быстро поспешил вниз, на ходу застегивая рубаху. Анна, оставшаяся сидеть на сене, поправляла одежду и разочарованно смотрела вслед мужу.
– Как это арестован? – кричал Григорий.
Деревянная скамья, на которой он, видимо, до этого сидел, была перевернута.
– Приказ кардинала, – отвечал ему де Монфор.
– Это что ж ему француз так насолил, что его приказано под стражу взять? Не позволю моего друга в тюрьму сажать, – сказал Миловидов, обнажая шпагу.
Арман бросился между ними, но те словно не видели графа, глядя друг на друга с яростью. Монфор тоже положил руку на эфес.
– А ты не скалься! – сказал русский. – Мы друзей не предаем. В отличие от вас.
Гришка мотнул головой, указывая куда-то за спину шевалье. Тот оглянулся и увидел, что Анна спустилась и стоит у лестницы, кутаясь в накидку. Все-таки проницателен этот иностранец, как черт…
Арману удалось успокоить разбушевавшихся друзей. Теперь ему предстояло решить еще одну проблему. Намного более сложную.
– Я поеду с вами.
Она произнесла это решительно, с едва уловимым вызовом. Они стояли возле почтовой кареты, готовой к отправлению. Русские сидели верхом. Монфор же, ослабевший после болезни, расположился внутри. Видел в просвете между занавесками Анну, разговаривающую с Арманом. Она жена его друга, а он-то размечтался… Всякий раз как видит ее, ощущает прилив желания. Вот и сейчас поерзал, злясь, что тело так реагирует на чужую женщину. Точнее, снова ставшую чужой…
