Наследство последнего императора. Том 4 - страница 21



– А ты попробуй с голой попой – да на мороз, да в метель! Забудешь, зачем в нужник выскакивала! – захохотала Гашка.

– Даже в иных европейских державах простой народ тоже живёт кое-где, как в хлеву. Я жила там, знаю, видела. Иные даже выгребные ямы не копают. В Курляндии, например. Чухонцы там.

Гашка ухмыльнулась – свысока, а Мария заметила:

– У многих наших тоже скворечня нужная в хлеву или на дворе. Это тятька выдумал каналезею выкопать, да подале от реки. Около реки нельзя. Два лета строили. Чистота – для жизни главное.

– Знаш – бесы и тока бесы грязь любят, – заявила всезнающая Гашка. – Так прячутся в ней, что не видать. На руках грязных. А особливо в кухонной посуде. Ты думаешь, миска там, или горшок, иль чугунок просто немытые стоят. Нет, в них уже бесы спрятались, тебя дожидаются! Откроешь рот – так в тебя, в нутро бесы и запрыгнут. А ты потом: «Ой, живот болит! Ой, болячка моровая, знобуха, огневица прицепилась, вся горю! Летячка17 всю рожу порыла! Спаси, Наумовна!»

– Вот оно как! – поразилась Новосильцева, которой только что кратко преподали основы микробиологии и социальной гигиены.

– Нравится у нас? – усмехнулась всё понимающая Гашка.

– Нравится, – призналась Новосильцева.

– Так оставайся насовсем! Ты девка толковая, без московских глупостей, работы не боишься, научаешься быстро. Зачем тебе война? Окрестим тебя по нашему закону, жениха подыщем, чтоб работящий был, в вере крепкий и чтоб жалел тебя. Оставайся.

– Ах, Гашенька, родная… – едва не расплакалась Новосильцева. – Может, и осталась бы. Только не одна я. Муж у меня пропал.

– Чехи схватили?

– Они. Искать буду.

– Да справишься ли?

– Должна. По-другому никак. Я уже вашего отца попросила помочь.

Гашка вытаращила глаза – вот выскочат. Акулина недоверчиво усмехнулась:

– И поможет?

– Обещал, не знаю…

Скрипнула дверь токарной мастерской, вышел Никифор, подмышкой гармонь-тальянка. Она искрилась в лучах вечернего солнца красным перламутром. Постоял, раздумывая. Подошёл неторопливо и даже торжественно.

– Сшил? – встрепенулась Гашка.

– И сшил, и склеил, – внушительно ответил брат. – Подвинься.

Сел на скамью, растянул мехи, ловко перебрал клавиши, встряхнул головой. Гармонь была не в сборе – один колокольчик оторван.

– Чехи гармошку грабили, – пояснила Новосильцевой Гашка. – А он не дал. Чех тянет, Никишка не отпускает, крепко стоит. Тут гармонь – раз! – и надвое. Чех плюнул и отстал. Будешь играть? – спросила брата.

– Дома тятька? Вернулся из города? – озабоченно спросил парень.

– Нет ещё. Чтой-от задержался.

– Тогда сыграю. Новая песня! – громко объявил он. – Вчера слыхал у мирских.

– Зачем нам мирские песни? – хмыкнула Гашка.

– А ты послышь. Хорошая.

Сделал несколько звонких аккордов, упёрся подбородком в гармонь и запел:


Отец мой был природный пахарь,

А я работал вместе с ним.

Отца убили злые чехи,

А мать живьём в костре сожгли.

Сестру родную в плен забрали,

А я остался сиротой.

Не спал три дня, не спал три ночи,

Сестру из плена выручал.

И на четвёрту постарался,

Сестру из плена я украл.

С сестрой мы в лодочку садились

И тихо плыли по реке.

Но вдруг кусты зашевелились,

Раздался выстрел роковой.

То чех пустил злодейску пулю,

Убил красавицу сестру.

Сестра из лодочки упала,

Остался мальчик я один.

Взойду я на гору крутую

И посмотрю на край родной.

Горит село, горит родное,

Горит вся родина моя!18



Загремели железом колёса телеги – во двор въехал Абрам Иосифович.