Наследство последнего императора. Том 4 - страница 21
– А ты попробуй с голой попой – да на мороз, да в метель! Забудешь, зачем в нужник выскакивала! – захохотала Гашка.
– Даже в иных европейских державах простой народ тоже живёт кое-где, как в хлеву. Я жила там, знаю, видела. Иные даже выгребные ямы не копают. В Курляндии, например. Чухонцы там.
Гашка ухмыльнулась – свысока, а Мария заметила:
– У многих наших тоже скворечня нужная в хлеву или на дворе. Это тятька выдумал каналезею выкопать, да подале от реки. Около реки нельзя. Два лета строили. Чистота – для жизни главное.
– Знаш – бесы и тока бесы грязь любят, – заявила всезнающая Гашка. – Так прячутся в ней, что не видать. На руках грязных. А особливо в кухонной посуде. Ты думаешь, миска там, или горшок, иль чугунок просто немытые стоят. Нет, в них уже бесы спрятались, тебя дожидаются! Откроешь рот – так в тебя, в нутро бесы и запрыгнут. А ты потом: «Ой, живот болит! Ой, болячка моровая, знобуха, огневица прицепилась, вся горю! Летячка17 всю рожу порыла! Спаси, Наумовна!»
– Вот оно как! – поразилась Новосильцева, которой только что кратко преподали основы микробиологии и социальной гигиены.
– Нравится у нас? – усмехнулась всё понимающая Гашка.
– Нравится, – призналась Новосильцева.
– Так оставайся насовсем! Ты девка толковая, без московских глупостей, работы не боишься, научаешься быстро. Зачем тебе война? Окрестим тебя по нашему закону, жениха подыщем, чтоб работящий был, в вере крепкий и чтоб жалел тебя. Оставайся.
– Ах, Гашенька, родная… – едва не расплакалась Новосильцева. – Может, и осталась бы. Только не одна я. Муж у меня пропал.
– Чехи схватили?
– Они. Искать буду.
– Да справишься ли?
– Должна. По-другому никак. Я уже вашего отца попросила помочь.
Гашка вытаращила глаза – вот выскочат. Акулина недоверчиво усмехнулась:
– И поможет?
– Обещал, не знаю…
Скрипнула дверь токарной мастерской, вышел Никифор, подмышкой гармонь-тальянка. Она искрилась в лучах вечернего солнца красным перламутром. Постоял, раздумывая. Подошёл неторопливо и даже торжественно.
– Сшил? – встрепенулась Гашка.
– И сшил, и склеил, – внушительно ответил брат. – Подвинься.
Сел на скамью, растянул мехи, ловко перебрал клавиши, встряхнул головой. Гармонь была не в сборе – один колокольчик оторван.
– Чехи гармошку грабили, – пояснила Новосильцевой Гашка. – А он не дал. Чех тянет, Никишка не отпускает, крепко стоит. Тут гармонь – раз! – и надвое. Чех плюнул и отстал. Будешь играть? – спросила брата.
– Дома тятька? Вернулся из города? – озабоченно спросил парень.
– Нет ещё. Чтой-от задержался.
– Тогда сыграю. Новая песня! – громко объявил он. – Вчера слыхал у мирских.
– Зачем нам мирские песни? – хмыкнула Гашка.
– А ты послышь. Хорошая.
Сделал несколько звонких аккордов, упёрся подбородком в гармонь и запел:
Отец мой был природный пахарь,
А я работал вместе с ним.
Отца убили злые чехи,
А мать живьём в костре сожгли.
Сестру родную в плен забрали,
А я остался сиротой.
Не спал три дня, не спал три ночи,
Сестру из плена выручал.
И на четвёрту постарался,
Сестру из плена я украл.
С сестрой мы в лодочку садились
И тихо плыли по реке.
Но вдруг кусты зашевелились,
Раздался выстрел роковой.
То чех пустил злодейску пулю,
Убил красавицу сестру.
Сестра из лодочки упала,
Остался мальчик я один.
Взойду я на гору крутую
И посмотрю на край родной.
Горит село, горит родное,
Горит вся родина моя!18
Загремели железом колёса телеги – во двор въехал Абрам Иосифович.