Наследство тетушки Энн (сборник) - страница 5

Он уважал храбрость и слыл самым отчаянным воришкой в шайке Жареного Каштана. Жареный был разборчив в приятельствах, его рукопожатие и то не каждому удавалось заслужить, но особое положение Артура в притоне предопределила сама судьба. Жареный был его приемным отцом. Он купил его морозной зимней ночью у нищенки. Опухшая, извалянная в грязи, разящая мочой и перегаром, она хотела джина и всем предлагала за бутылку своего двухмесячного сына. А что она должна была делать, если горит душа, а выпить не на что? В конце концов, празднование сочельника еще никто не отменял. Она увязывалась за прохожими, но тщетно, и нищенка, разозлившись, едва не швырнула надоевшую ношу в снег, и тут ей повезло. Мимо пробегал оборванный рыжеволосый подросток. Он нес за пазухой запечатанную бутыль. Никогда в жизни не получавший подарков, он решил, что свершилось чудо, – бережно взял малыша и прижал к сердцу, а тот, почувствовав душевное тепло, перестал плакать и устремил на него внимательный, испытующий взгляд.

Когда Жареный Каштан уходил из Сент-Клерэлли, в спину ему доносилось хмельное пение – беспутная мамаша, не теряя времени даром, принялась обмывать выгодную сделку.

Жареный Каштан, вместо выпивки, принес в воровскую берлогу сверток с голодным младенцем.

– Что это?

– Подарок.

– Хорош подарок, а где джин для хозяина? – здоровенный красномордый парень по кличке Кабан ринулся к нему. – Отнеси его и положи, где взял, – и он потянулся было к ребенку, но Каштан со злостью толкнул его в плечо.

– А ну, убери руки! Не смей его трогать! И вы все, вас это тоже касается! Его зовут Артур.

– Тоже мне Мерлин нашелся. Уноси отсюда этого типа подобру-поздорову, пока мы вам обоим не намяли бока.

– Не хочу.

– А мы не хотим слушать ночами его ор!

– Тогда я уйду с ним.

– Вот испугал! Валяй, таких, как ты, везде заждались!

– Оставьте их, – хрипло приказал хозяин.

Он счел появление ребенка добрым знаком. Хозяин догадывался, что дела его плохи, – едва ли он дотянет до весны – и принял Артура как наследника.

Жареному Каштану неоднократно советовали положить малыша на порог церковно-приходского приюта, но он не согласился. Сам подкидыш, выброшенный на темную лондонскую улицу, он знал не понаслышке, каковы эти заведения. Там дети умирали от голода, холода и жестокого обращения. Он смутно помнил обшарпанные стены огромной полупустой комнаты с выбитым окном и непрерывный детский плачь, перемежающийся с площадной руганью нянек. Грубые, злые, они костерили грудных младенцев последними словами, разворовывали все, что можно было унести, и были вечно пьяны. Жареного Каштана они несколько раз роняли на каменный пол, то ли с похмелья, то ли умышленно, так как деньги, положенные на его содержание, промотали на год вперед, и если бы он погиб, было бы очень удобно, но он остался жив, и его жизненной силы хватило бы на десятерых. Там же он получил ожог, которому обязан был своим звучным прозвищем. Нянька стояла на стуле и заправляла подвесную лампу, а он, двухлеткой, подполз к ней и, задрав голову, молча наблюдал за ее действиями. Она его не заметила. Она вообще ничего не замечала и с трудом держалась на ногах. Неверная рука дрогнула, и в лицо ребенку брызнуло кипящее масло. На его правой щеке по сей день красовался шрам, по форме напоминающий лист каштанового дерева. Скольких его товарищей отнесли на городское кладбище, никто не знает, а он ухитрился вырасти до спичечной фабрики, куда попадали все чудом уцелевшие обитатели приюта, и большинство там и оставалось на веки вечные, но Жареный сумел оттуда сбежать. Даже его челюсть, вобравшая в себя фосфор, не отмерла, как у других, а лишь тускло светилась в темноте. Нет, этого чудесного малыша ему послало само провидение, и он его никому не отдаст.