Наталена - страница 2

– Черво-о-ну руту не шукай вечерами-и-и, – пела она. Бумажка предательски слетала с зубов, и Маша становилась похожей на Аллу Пугачеву.

Она ревела от досады. Алла Пугачева Маше категорически не нравилась.

Алина росла послушной, тихой девочкой. Во-первых, в их квартире шуметь запрещено. Мама страдала мигренями, и любой шорох ей доставлял невыносимые мучения. Она тогда закрывалась в спальне и подолгу не выходила оттуда. Аля давно уже привыкла управляться самостоятельно.

Она умела варить суп из пакетиков и жарить яичницу с колбасой. Или – без колбасы, как повезет. Над ней никто не нависал, когда нужно было сделать уроки. И еще Аля сама стирала свои трусики, колготки и маечки. В кошельке у Али водились деньги, на которые она могла позволить себе сходить в кино, в кафе, в столовую, в магазин канцелярских товаров или «Детский мир». Отец заботился о содержимом маленького кошелечка и никогда не забывал пополнить его.

Иногда мама выздоравливала. Она снимала с себя китайский халат, наряжалась в красивое платье и выходила «в свет». В квартире появлялись разные гости, звенели бокалы и произносились разные тосты. Мама восседала на диване и держала длинными пальчиками мундштук: не для того, чтобы курить. Просто она считала, что мундштук – это изящно. Алина мама обожала все красивое, изящное, изысканное. И сама она была похожа на хрупкую китайскую вазу, наполненную розами на высоких стеблях: изящная, красивая… дорогая.

Отец днями и ночами пропадал на работе. Алина мама очень гордилась тем, что «сама сделала себе мужа из ничего». Она так и говорила своим гостям:

– Если бы не я, то Валерий так бы и сидел в каком-нибудь зачуханном НИИ, а теперь он – начальник базы! Ой, если бы вы только знали, чего мне это стоило. Сколько я просила, сколько потратила нервов на то, чтобы мы жили по-человечески!

Гости согласно кивали головами. Обстановка новой кооперативной квартиры говорила сама за себя. Престижный район с видом на набережную, зеркала, хрусталь, модная стенка и кухня, буквально напичканная заграничной техникой. Мало, кто мог похвастаться таким богатством! В баре (господи, многие и слова такого не знали) хранились марочные вина и коньяки, а на столе красовались тарелочки с тонко нарезанным пармезаном и финским, сухим как палка, сервелатом. К винам полагался виноград, который свисал живописными гроздьями с вычурной фруктовой вазы. В этом доме даже еда была частью эстетического культа, поэтому тушеной картохи и пирогов с капустой здесь никто и никогда не предлагал.

Алю «подавали» к столу, как дополнение к культурному досугу. Она в чудесном бархатном платье, с тугими светлыми кудряшками, которые так шли к фарфоровому личик и синим глазкам, вежливо здоровалась с публикой и усаживалась к пианино. Несколько бойких полек и грустных элегий приводили гостей в восторг и умиление.

– Какая хорошенькая девочка! Прелесть просто, – взвизгивала одна из пожилых дам и старалась чмокнуть Алю в лоб.

У Али краснели уши, но она терпела. Стараясь незаметно стереть с лица следы от жирной помады, Аля еще немного присутствовала на взрослом вечере, ответив на несколько дежурных вопросов: в каком классе учится, как у нее успехи, и любит ли она своих родителей. После этого мама царственно целовала дочь в макушку и отпускала «отдыхать». Дальше следовал длинный монолог о том, как тяжело устроить талантливого ребенка в английскую школу, какие рвачи – репетиторы. И, конечно же, о том, что, несмотря на трудности, кучу испорченных нервов и сил, мать все равно добьется для своего ребенка «всего самого лучшего». Участие Алины в таких разговорах совершенно не требовалось.