Отец, так же как и дочка, практически не появлялся на званых вечерах. Его функция была давным-давно определена: содержать семью и не устраивать драм. Он принял эти условия и жил своей неведомой жизнью. Иногда Алина краем уха слышала из телефонных разговоров матери, что Валерий «совершенно отстранился от нее, не увлекся ли он кем-нибудь».
Алю такие новости не удивляли, она очень хорошо понимала, что означали слова матери. Но волновалась мало. Потому что знала: папа никогда ее не бросит. Потому что любит больше своей жизни. Он сам так говорил, тысячу раз, зарываясь в пушистую макушку дочери. Если у отца не случалось никаких дел на редкие выходные, он усаживал Алю в свою машину и увозил на целый день. Они катались по городу, обедали в настоящих взрослых ресторанах, гуляли по парку и ходили в кино. И им двоим было очень весело.
Иногда к их компании присоединялась мама, но она быстро уставала. Через какое-то время начинала жаловаться на мигрень, пугалась аттракционов в луна-парке и очень нервничала, если обнаруживала на сапожке или белоснежном финском пальто хоть капельку грязи.
Папа, глядя на нее, морщился, становился угрюмым и неразговорчивым. Тогда и у Али портилось настроение. Поэтому маму решено было с собой не брать.
– Лена, не мучайся, погуляй по магазинам, пообщайся с подругами, а мы с Алькой как-нибудь сами управимся, – сказал он маме однажды утром.
– Но, Валера, мы же семья, и должны проводить досуг вместе, – возражала мама.
Аля закончила споры искусно:
– Мамочка, ты так устаешь! А потом долго лежишь и страдаешь! Отдыхай и не волнуйся за нас!
Мама поцеловала Алю и улыбнулась:
– Ах, детка! Разве я смогу тебе отказать?
Вот так Аля заполучила себе папу целиком в личное пользование. И мама им нисколько не мешала. Пусть себе болеет на здоровье, она ведь на пенсии. А все люди, которые находятся на пенсии, всегда чем-нибудь болеют.
Правда мама совсем не была похожа на старушек-пенсионерок. Те – старенькие, седые, беззубые, вечно сидели на скамеечках и судачили о том о сем. А мама была красивая, похожая на Снежную Королеву. От нее вкусно пахло. Она со вкусом одевалась в отличие от старушек. Те вечно напялят на себя какие-то платочки и черные юбки. А зимой – уродливые сапоги «прощай молодость». Странно, конечно. Но век балерин – недолог. Потому что танцы – ужасно тяжелый, изматывающий труд. Так говорили все мамины подруги и часто жаловались на всевозможные болезни как старенькие бабушки.
Правда, родная бабушка Али, хоть и бабушка, но очень не любила, когда ее так называют. Она постоянно просила Алю:
– Котенок, не называй меня бабушкой, прошу. Для тебя я – Ирина. Хорошо, детка?
Она и вправду не выглядела старой. От нее не пахло валокордином. Ирина щеголяла в туфельках на высоченных каблуках, а в прическе – ни единого седого волоска. И зубы – все на месте. Она любила повторять:
– Аля – вылитая моя прабабка! Такие же глаза, лицо, настоящая полячка! Ах, если бы не эти проклятые большевики, то мы жили бы как князья!
Аля знала от Ирины, что где-то в Польше до сих пор стоит их фамильный замок. А род бабушки длится от древней династии князей Огинских, и красота женщин рода воплотилась в Алине. Поэтому бабушка громко восклицала, что внучка наследует все, что нажито честным трудом в этом «ужасном тоталитарном государстве».
– Мама! – шикала на Ирину Елена, стараясь отправить Алю куда подальше из квартиры.
