Глава II
Сашка соскучился по физической работе. Сначала и топор, и мастерок болтались у него в руках, но через пару часов инструменты поняли, что сопротивление бесполезно и сдались. Михалыч взял производство работ в свои руки и начал вполне профессионально отдавать команды, обращаясь ко мне одновременно как к заказчику и как к подмастерью. Я особо не сопротивлялся, поскольку, как говаривал один мой мудрый знакомый, тоже подрастерявший здоровье на военной, правда, службе: «Кто-то из отряда всегда должен быть назначен старшим! Даже если боевых единиц всего две! Иначе начнётся бардак!» Я не страдал манией величия, результат меня устраивал, поэтому я послушно месил раствор, подносил песок и кирпичи, подавал доски, и пилил их в размер, любуясь Сашкиными способностями и исподволь наблюдая, как же изменились мои ровесники.
А Сашка действительно стал какой-то другой. Нет, антропология осталась – куда же спрячешь пятьдесят восьмой размер и рост сто восемьдесят четыре (как говаривал он сам – «шесть футов ровно»)? На его фоне я всегда выглядел карликом с моими ста шестьюдесятью восемью сантиметрами (между прочим, пять с половиной футов, спасибо Сашке, научил).
К тридцати годам, когда Сашка понял, что чёлочки у него уже не будет никогда, он взял привычку стричься под ноль, так что если он надевал солцезащитные очки и шёл молча, то гопота осторожно примолкала и поджималась в сторонку, поскольку выглядел он, прямо скажем, мрачновато, точь-в-точь как новый русский из анекдота. Выдавало его только отсутствие золотых цепей и выражение глаз, до которого ни одному депутату не дорасти. А сейчас, глядя на него, я понимал в нём какую-то странность, но списывал на то, что давно не виделись. Да нет, такой же! Вон, даже шрам на руке – память о наших детских играх с ножичками. Только морщина добавилась – на лбу… странная какая-то, больше на вмятину похожа. И разговаривает как-то… не так. Слова цедит. Иногда. Как будто зуб болит. И замолкает. Надолго замолкает....
Ну да ладно! В остальном то это он! Пусть молчит пока! Надо будет – расскажет. Через два дня. Ну, или через три. Не зря же впереди – рыбалка!
А пока Сашка сторонним глазом окидывая моё хозяйство, заставлял меня выкидывать оставшиеся ещё от бабушки лейки, вёдра и чугунки, всякие баночки и коробочки; распиливать на дрова старый деревянный хлам, который я, непонятно на что надеясь, держал в каждом углу, и, пока я не видел, сам деятельно участвовал и в этом процессе тоже.
К концу четвёртого дня я вполне заслуженно взвыл, и объявил, что если кто-то хочет продолжать мой ремонт за свой счёт, то я никому палки в колёса вставлять не буду, а моя программа как минимум так и максимум выполнена, и я иду в баню! Всё! Веники припасёны, а деньги кончились (про деньги я немного приврал)! Ну, и Сашка сдался. То, что мы натворили за эти дни, хватило бы с лихвой мне одному на целый отпуск. А то и на полтора! Сашка вытер пот, поздравил нас с наступающим лёгким паром, и пошли мы готовиться этот самый лёгкий пар встречать. Ну, почти как Новый год. Его же тоже с бухты-барахты не встретишь.
Глава III
Пока мы собирались на рыбалку, выяснилось, что Сашка таки отправил на городскую свалку мешочек с колышками от палатки, который я куда-то убрал лет пять назад и благополучно забыл о нём; мои боевые прорезиненные берцы, которыми я безо всякого ущерба для здоровья из одного целого кирпича движением ноги делал две половинки и безбоязненно ходил по битым бутылкам и торчащим из деревянного хлама стомиллиметровым гвоздям. И вот теперь с лёгкой руки моего закадычного друга я перестал быть рыбаком и остался простым пешеходом. Ну надо ж было умудриться! Это только то, в чём он сознался. Подозреваю, что полностью масштабы бедствия я оценю потом, пока же я судорожно соображал, в чём же я поеду, поскольку остался совершенно голым. Ну, голым как рыбак. Кеды то у меня были.
