– Мне жаль, – опять выдохнула Хелен
сквозь покусанные губы.
Но Кавим уже отвернулся и отошел к
дальней от решетки стены, теряя к девушке интерес.
У Хелен голова вновь разболелась из-за
фейерверка мыслей, накативших после таких новостей. Девушка легла на твердую
лежанку, отвернувшись к стенке и накрывшись тонким одеялом.
Да будь она на месте того знакомого
артефактора, то, увидев в единственном оставшемся ребенке, что-то чуждое... да
после явления ракасов, чего не случалось сотни лет, убивших единственного сына,
чтобы она подумала? Чтобы сделала? А эйр Аршадан всего лишь отдал ее
дознавателям, может, только на проверку. А Карадан своей излишней инициативой
запихнул ее в подземелья?
Как же ей сейчас нужна была чья-либо
помощь, чтобы разобраться в происходящем! Или хотя бы поддержка!
Почему она тогда так и не поговорила с
грыном? Что там говорил Лернавай, будто грын уходил опять к духам, потому
что гдынорыну еще нужна помощь? Помощь с чем? Новое переселение – это проделки
ракасов? То есть грын всё же не успел остановить процесс? То есть они в итоге
проиграли ракасам? Победить их невозможно?
Так, может, это ей, Хелен Бальмануг,
нужно было сразу умереть, раз все ее трепыхания бесполезны?
После тяжелой "ночи",
прошедшей опять под светом ламп и оставившей после себя неприятное послевкусие
незапомнившихся снов, вставать не хотелось.
Зачем? Если она не смогла ничего
толкового сделать, будучи Бальмануг с кучей личных возможностей и сильных
связей в осебрутажском обществе, причем не только среди людей, то что она,
новая подселенка в непонятно какое тело, сможет теперь, сидя в подземелье, за
клеткой, под пристальным вниманием дознавателей, которые в чем только ее не
подозревают?
– Эй, Элиана, ты почему опять не ешь?
– доставал ее из-за решетки голос Кавима спустя какое-то время.
Скорее всего, время надвигалось ближе
к обеду, если судить по жалобному нытью желудка. А Хелен и не заметила, насколько
погрузилась в свои мечущиеся мысли о будущем, перебирая разные варианты
освобождения. Один нереальнее другого. Но тем не менее она их упорно
придумывала, рассматривала, откладывала на время, чтобы придумать что-нибудь
еще.
– Тебе какое дело? – огрызнулась
девушка, не вставая с кровати, даже не оборачиваясь.
– Я обещал эйру Гуррегу, что пригляжу
за тем, как ты питаешься. Я принес тебе свежее... мясную запеканку. И морс. Он
кислый, но целитель сказал, что полезный.
– Будешь откармливать ракасово
отродье? Зачем? Чтобы меня потом на казнь упитанной и... здоровой повели? А
если в дверях застряну?
Даже если она не сможет выбраться из
этого подземелья... в ближайшие десятилетия, то зато может вволю трепать нервы
своим караульщикам. И надо уже, что ли, начинать царапать палочки на каменной
стене камеры, отсчитывая дни. Только чем? Обломком ложки? И начинать отпускать
бороду? Нет, стоп, какая борода, если ей опять досталось женское тело? Почему
на этот раз ей не досталось мужское тело, раз в этом мире только мужики могут
что-либо решать и делать, а женщин даже не слушают?
– А я-то было решил, что Элиана,
наконец, перестала быть размазней, коей была в юности, стоило ей войти в
девичью пору. В детстве-то они с Вогданом на пару еще как хулиганили. А как
метко непоседливая малышка Элиана кидалась камушками, будучи ребенком! Особенно
в окна братцу, когда он не хотел с ней гулять в саду из-за своих уроков, –
продолжал охранник.
