Катя поставила чашку так резко, что чай расплескался на столешницу. Её глаза на мгновение стали стеклянными – я бы поклялась, что в них мелькнул испуг.
– Ну и? – она слишком быстро начала вытирать лужу тряпкой. – Мужики вечно пялятся. Особенно на таких…
– Кать, он назвал меня по имени. – Я схватила её за запястье. – Или… Мне показалось. Но его лицо… Чёрт, я будто видела его раньше.
Катя резко дёрнула руку. Её пальцы сжались в кулаки, ногти впились в ладони.
– Хватит параноить! – она засмеялась, но смех звучал фальшиво. – У тебя биполярка, а не ясновидение. Выспишься – забудешь.
Она развернулась к раковине, начав с яростью мыть уже чистую чашку. Я видела, как напряглись её плечи под тонкой майкой – будто готовилась к удару.
– Ладно, – я сделала шаг назад. – Наверное, правда показалось.
Катя не ответила. Только плечи её чуть расслабились. Вода продолжала бить по фарфору, смывая несуществующие пятна.
Глава вторая
Катя не смогла поехать провожать меня на вокзал.
– Аврал на работе, – она кусала губу, перекладывая скомканный лист из руки в руку. – Чёртов заказчик…
Мы стояли на пороге нашей квартиры, и я вдруг с ужасом осознала, что впервые за двадцать три года еду одна. Без её вечного «надень шапку», без её смеха в телефон, когда я теряюсь в новых местах.
– Ладно, – Катя сунула мне в сумку сверток с бутербродами. – Ты же…
– Не потеряюсь, – фыркнула я.
– Не то. – Она вдруг обняла меня так крепко, что заскрипели рёбра.
Такси уже гудело под окнами. Катя отстранилась, резко провела рукой по глазам:
– Смотри, если твой музыкант окажется лысым и в сорок лет – сразу фотку!
Я засмеялась сквозь ком в горле. Дверь захлопнулась. Лифт понёс меня вниз, к новой жизни – или к новым кошмарам. Такси неслось по мокрым улицам, и я смотрела в окно, чувствуя, как одиночество медленно заполняет меня, как холодная вода. Этот город – серый, равнодушный, с его кривыми переулками и хмурыми людьми – всегда казался мне враждебным. Такси резко затормозило у вокзала.
– Приехали, – буркнул водитель.
Я вышла, и ветер сразу ударил в лицо. Впереди был поезд, Питер, концерт. Новая жизнь. Но почему-то казалось, что я просто еду в другой кошмар. Я нашла свой вагон, сжав в ладонях билет с надорванным краем. Контролёрша, щурясь сквозь очки, пробурчала что-то о запрете курения, но её голос потерялся в гудках поезда и криках провожающих. На перроне, прячась за колонной, я закурила. Первая затяжка обожгла лёгкие, вторая принесла долгожданное оцепенение. Дым смешивался с паром от дыхания, растворялся в холодном воздухе.
"Вот и всё. Точка невозврата", – думала я, наблюдая, как пепел осыпается на бетон. Сигарета тлела, сокращаясь с каждым вдохом, как и моя привязанность к этому месту. Катя сейчас, наверное, пьёт кофе на кухне, слушает наш плейлист и злится на заказчиков. А я… Громкоговоритель хрипло объявил посадку. Я швырнула окурок под колёса вагона, и он вспыхнул последним огоньком перед тем, как его раздавит поезд.
– Купе семь, – прошептала себе, поднимаясь по ступенькам.
Поезд дёрнулся. Где-то зазвенели стаканы в багажной полке. Я прижалась лбом к холодному стеклу, провожая взглядом ускользающий город. Я села у окна, и вдруг меня накрыло воспоминанием – резким, как скрип тормозов.
Мы с Катей и мамой в купе второго класса. Мне лет десять, Кате – тринадцать. Мама разворачивает на откидном столике карту, пахнущую типографской краской. Видишь, – её палец скользит по разноцветным ниткам железных дорог, – иногда нужно сесть в первый попавшийся поезд. Именно он привезёт тебя куда надо.
