— Ты кем себя возомнила?
От ужаса кружится голова и сердце пропускает каждый второй удар. С воплями и истеричными мольбами о помощи выскакиваю через черный ход под ночное небо и бегу, задыхаясь в рыданиях и криках. Проснись, Энни, проснись!
Лечу из последних сил по разбитой проселочной дороге в надежде, что она приведет меня к какому-нибудь дому, где я смогу укрыться, но она ведет в мрачный лес. Оглядываюсь. Чудовище ленивыми скачками нагоняет меня и клацает пастью. Оглушаю саму себя рёвом, и почему-то сворачиваю в кусты, словно меня кто-то невидимой рукой толкает в спину.
— Далеко не убежишь, Энни.
Бегу, не разбирая дороги. Спотыкаюсь о корни, теряюсь в черных тенях и кричу. Страх рвет сердце на куски и плавит мышцы, а я все никак не проснусь. Мохнатая образина с рыком валит меня мягкий мох и лижет слюнявым языком от плеча до щеки.
— Поймал, сучка!
— Нет! Нет! Нет!
Лес глотает вопли, а монстр алчно ощупывает грудь, живот и бедра, продолжая елозить языком по лопаткам, затылку и шее. От него пахнет шерстью, потом и пивом. Брыкаюсь. Рвет тонкую маечку и штаны с трусиками.
— Нет! Отвали!
Тиски могучих объятий слабеют. Со всхлипами выбираюсь из-под чудовища, которое рывком подтягивает к себе за щиколотки и утыкается влажным холодным носом между ягодиц. В ужасе замираю. С жадностью и алчным ворчанием проводит мокрым и склизким языком по промежности.
— Мать моя женщина, — шепчу я в темноту и взвизгиваю, отбиваясь яростными пинками от клыкастой морды. — Нет! Нет Нет! Не хочу!
— Зато я хочу.
Стискивает талию в когтистых лапах, подминая под себя, и в сжатое от страха лоно пробивается нечто горячее, скользкое и слишком толстое для моего тела.
— Апельсин, — шипит на ухо волчья пасть
Секундное недоумение, что отвлекает от испуга, схватившего мышцы и утробу, и чудище с рыком вжимается в ягодицы, распирая меня изнутри болью. Закрывает рот лапой, заглушая мои визги, и с новым резким толчком вдавливает мох. Дыхание, отравленное парами алкоголя, мутит разум, а ярость звериной туши подчиняет мое тело, наполняя его ядовитой похотью.
— Нет, — мычу в мозолистые и шершавые ладони твари. — Нет…
— Маленькая лгунья.
С каждым рваным толчком нити, связывающие воспаленный разум с реальностью, истончаются, а боль сплетается с тлетворным вожделением, что сжигает меня изнутри черным огнем отвращения. Нет! Я не хочу задыхаться в конвульсиях острого удовольствия под жуткой образиной! Почему ты меня просто не сожрал?!
С леденящим душу воем в меня проталкивается нечто округлое, плотное и пульсирующее жаром, и мохнатый урод заключает в пылкие и безжалостные объятия, от которых трещат кости. Кажется, я расползаюсь под ним на лоскуты крика, паники и отчаяния, но в мозгу рвется последняя струна, и меня утягивает на дно спазмирующая эхом тьма.
9. Глава 9. Мотылек в янтаре
Снится мне, как мохнатое чудовище с желтыми огоньками вместо глаз несет меня через лес и урчит, что я была очень несносной и непослушной девочкой. Сердце его глухо бьется, вторя мягким шагам.
— Мой зов в этих лесах не просьба, а приказ.
Но я ведь не их этих лесов, гадкое чудище. Я заблудилась и хочу покинуть твои чащи. Пусть тебе подчиняются, такие как ты, хвостатые и пушистые, а я человек, образина премерзкая. И не лижи ты мне лицо и не шепчи, что перевоспитаешь в хорошую девочку. Я и так замечательная, а ты плохой и обидел меня. И за что, спрашивается? За то, что я отказала тебе в свидании? А ты рожу свою видел? А хвост? А когти? А клыки с толщиной с палец? Да кто в здравом уме согласится на встречу с тобой под луной? И слюнявый еще ко всему прочему. С жалобными всхлипами опять тону в омуте беспамятства.
