Ольгерд отрезал большой кус мяса и неторопливо его пережевал. Глазами при этом он избегал взгляда брата.
– Меня больше восток влечет, – наконец проговорил он. – Русские княжества слабы, там земля втуне лежит! Туда надо расширяться, брат, там просторы! На север дальше моря не уйдешь…
Теперь задумался Кейстут.
– Тоже верно! И юг также зовет. Но… оставь мы Литву без заслона с севера, можем своих исконных отчин лишиться!
– Давно хотел предложить тебе, брат! Давай меж собою договор заключим и на мечах своих поклянемся: никогда вражды меж собою не сеять, все, что приобрели – поровну делить, детей брата почитать как своих.
– Да будет так, брат!
Два рослых князя-воина поднялись со своих мест, скрестили лезвия мечей, потом поцеловали их.
– Отцу об этом скажем?
– Отец нам всем семерым верит как самому себе. Оттого земли Литвы меж нами и поделил, не боясь, что, подобно русичам, грызть друг друга станем. Братьям тоже знать не обязательно. Пусть это будет наш с тобою тайный сговор.
Князья завершили трапезу, подошли к окну. Безбрежное зеленое море простиралось пред ними. Пуща заполняла все горизонты, не оставляя места ни полям, ни лугам. Она давала литвинам все: пищу и кров, защиту и тепло. Чужака пуща пугала и отторгала, свой же чувствовал себя под зеленым кровом как рыба в родной воде. Оттого и встала Степь на лесных пределах Литвы в свое время, не имея желания тратить силы и кровь своих туменов в неуютных и непривычных местах.
– Чаю, ты уже и поход на Русь умыслил? – вопросил Кейстут.
– Да, и очень скоро! Пока князья русские великому хану пятки лижут, не грех к Можайску наведаться, тамошнего воеводу за излишнюю гордыню наказать. Пойду только конною дружиной, набегом, спознать и изготовиться не успеют.
– А если Симеон успеет ярлык получить и в Москву вернуться? С ним ратиться не моги, отца прогневаешь! Как-никак, зять он великому князю, да и Москва пока все договоры исправно блюла.
– Найду видоков, подтвердят, что воевода Можайский хулу на меня возводил. Не против Симеона – честь свою отстоять набегом хочу. Коли Можайск Литве поклониться заставлю – Гедимин простит! С любой родней когда-то возможно поссориться. Я Москве на мече не клялся!
Кейстут усмехнулся:
– Видишь, твоя вера слаба, коли позволяет меч на такой же крест поднимать! Совет тебе перед расставанием хочу дать, брат! У Новгорода еще с отцом Симеона пря началась многолетняя, замути-ка ты ее посильнее. Даже если и вернется московский князь домой, не до Можайска ему будет!
Постоянная сырость, пропитавшая, казалось, тело до самых костей. Вечный мрак, лишь изредка разгоняемый огнем плошки или свечи. Прелая солома вместо пуховой перины, вонючая бадья вместо продуваемого ветерком отхожего места. Новый день наступает не с криком петуха, а со скрипом старых ржавых дверных петель, когда охранник приносит очередную ковригу хлеба и корчагу с водой. Немногословие товарищей по несчастью. Киевский поруб при княжем дворе, плен…
Счет времени потерян. На улицу их выводили изредка либо для короткой встречи с князем Федором, либо когда стражники были свои, русские, и милостиво разрешали посидеть гурьбой на уже жухнувшей травке возле двери. Но, скорее всего, это все же были распоряжения киевского князя, желавшего сохранить полонянников для собственной выгоды.
Иван часто прокручивал в памяти события последних месяцев, свершившиеся с его ватагой.
