Не молчи, если хочешь остаться - страница 3

Я давно решила: никого не пускать близко. Ещё в саду. Тогда у матери появился первый мужчина после отца и бабушка забрала меня, узнав о неприятной истории, от которой меня до сих пор отталкивают люди, которые всегда улыбаются. Бабушка хотела оформить опеку надо мной, потому что у матери я была явно не в приоритете. И почти всё было готово. Но то ли новый мужчина матери смекнул и убедил ее вернуть меня, то ли бабушке отказали, я тогда не спрашивала, а потом не хотела вспоминать. Но я помню, как все мамины подружки называли это материнской любовью. Хотя я даже в пять лет догадывалась, что ею, точнее отчимом, скорее всего движет только корысть.

Именно тогда я отучилась ждать тепла, поддержки, объятий, опасаться и не искать поддержки. Не потому что я сильная, а потому что иначе – больнее.

Иногда, когда я очень устаю, мне вспоминается что-то расплывчатое – чужие пальцы, обложка энциклопедии про динозавров, теплота, которую я никогда после не чувствовала. Кажется, единственное светлое пятно на страницах моего прошлого. Я не помню его, кроме синих глаз, в которых я увидела такой же страх. Боль брошенного ребенка. Единственное время, когда я не чувствовала, будто я одна. Я не помню лица, не помню, кто это был. Только ощущение – будто в тот момент я кому-то была нужна. Хоть немного. Возможно, поэтому сейчас я согласилась переехать сюда? Может, где-то в глубине души я ждала, что мне снова станет тепло?

Отгоняю воспоминание, размытое, как и моё будущее. Да, у меня есть план. Поступить в мед, отучиться, стать ветеринаром. Буду лечить тех, кто не умеет говорить, но умеет чувствовать. У них нет слов, но они умеют быть рядом. Не предают. Не уходят. Не разбивают тебе сердце.

Я поправляю воротник, сжимаю лямки рюкзака. Я не жду, что кто-то заметит меня. Не жду, что кто-то подсядет за парту. Я не жду ничего. И, наверное, поэтому мне удаётся выживать.

Некоторые раны заживают.

Некоторые учат тебя ходить с болью

После тренировки легче. Тело гудит, костяшки сбиты, но в голове – тишина. Хрупкая, как лёд на луже, но всё же тишина. С ней проще – слушать, отвечать, быть среди людей. Я не улыбаюсь, но хотя бы не хочу крушить.

Уроки с утра – как всегда, шум, пересуды, звонок, толкотня. Я сижу у окна. Первый урок – литература. Васильевна, по совместительству и счастливой случайности наш классный руководитель, входит в класс чуть торопливо, прикрывает за собой дверь и вместо привычного «Ну что, сонное царство, просыпаемся» сразу просит внимания. В руках у неё журнал, стопка каких-то бумаг и томик Бунина. Она останавливается у доски и оглядывает всех по-одному.

Я сижу у окна. Место по привычке – чтобы видеть не людей в классе, а улицу. Мне так проще. На парте – ручка, тетрадь, томик Бунина. На предыдущем уроке Васильевна говорила о живописности, напевности, философской и психологической насыщенности и тонком лиризме стихотворений Бунина. А меня интересовал больше образ «нового человека со старым сердцем». Я люблю уроки литературы, потому что часть времени мы посвящаем «положенным» и «необходимым» для выпуска темам, а остальное время можем говорить обо всём. Некоторым, конечно, неинтересно ни то ни другое, но я люблю эти редкие минуты, когда одноклассники вспоминают, что я умею говорить.

Возвращаюсь взглядом к машинам за окном, к деревьям, на которых уже пожелтели кончики листьев. Звучит тёплый, вымученный голос Васильевны, которым обычно представляют новеньких. Класс притих, но не из вежливости – скорее из любопытства, вперемешку с ленивым равнодушием.