Не молчи, если хочешь остаться - страница 4

– У нас с вами новая ученица, – говорит Васильевна. – Лея, проходи. Скажешь пару слов о себе?

Кто-то громко вздыхает, кто-то смеётся в кулак. Я не оборачиваюсь, мне абсолютно безразлично, кто там. Новенькие всегда чужие. Временные.

Но я слышу прерывистое дыхание, какой-то шорох, несмелые шаги. И голос низкий, уставший. Он не девчачий – взрослый. Как будто человек говорит не о себе, а от лица боли. Я знаю эти интонации в голосе.

– Лея. Перевелась из 35-й. Живу с бабушкой. Всё.

И что-то во мне сжимается так резко, будто кто-то выдёргивает воздух из лёгких. Я оборачиваюсь, почти неосознанно, как будто по команде. Красно-рыжие волосы собраны в хвост, но пряди уже выбились у висков. Веснушки. Шрам – розовато-бледный, но недавний. Тогда его не было. И глаза – серые или голубые, не разобрать в полумраке класса, но потухшие. Как у людей, которые слишком рано научились не ждать. Вздернутый подборок, безразличное выражение, но нервная дрожь в руках выдает её истинные чувства.

Я узнал её не по лицу – по ощущению. Это не воспоминание, это – ожог, словно ее пламя вместо волос добралось до меня.

Книжка про динозавров. Шёпот. Молчаливое внимание, которое тогда казалось спасением.

И всё это возвращается не вспышкой, а волной – медленной, вязкой, затягивающей. Сколько лет прошло? Я и не думал, что помню. Лишь иногда, когда эта книжка, потрепанная, попадалась на глаза. Я не смогу сказать, почему она всё ещё у меня, почему я запретил Кнопке прикасаться к ней, но сейчас, кажется, понимаю.

Она садится на свободное место в конце класса. И не смотрит ни на кого, в том числе – на меня.

Я провожаю её взглядом и отворачиваюсь, снова втыкаюсь взглядом в окно. Вижу, как идёт по улице мальчик, волочит портфель по асфальту. Кажется, у него порвались шнурки. Мне почему-то хочется закрыть глаза.

Злость возвращается так быстро, что я не успеваю понять, откуда. Не на неё и не из-за неё. Просто она – напоминание, о том, каким я был. О том, как рано начал бояться привязанности. О том, как отчаянно ждал, что кто-то останется, а в итоге каждый раз оставался один.

Я не злюсь, что она меня не узнала. Я бы и сам не узнал себя – того, каким был тогда. Просто её появление – это как сломанная дверь в ту часть меня, которую я годами пытался закрыть.

И теперь – всё снова здесь.

И я не знаю, как с этим быть.

Когда я сажусь за пустую парту в конце класса, ладони немного влажные. Но не от волнения, я говорила спокойно, не дрожала. Просто внутри что-то будто скребётся, не даёт расслабиться – что-то новое, непознанное. Это не страх, не тревога, возможно – привычка держаться настороже. Всегда.

Класс ничем не отличается от предыдущих – стены с облупленной краской, стандартные парты, звук флуоресцентных ламп, от которого чуть ломит в висках. Рядом кто-то смеётся, кто-то жуёт жвачку. Я не поворачиваюсь. Лучше сразу стать фоном.

Учительница по литературе – Катерина Васильевна – не похожа на других. Она не строит из себя непогрешимую, не возвышается над нами. Говорит так, будто каждое слово весит ровно столько, сколько нужно, – и ни граммом больше. Умеет пошутить, умеет замолчать в правильный момент. И то, как на неё смотрят, – не с опаской, а с уважением, с доверием. Это заметно сразу даже мне.

Сегодня должны были обсуждать Бунина, я прослушала основную часть, витая в собственных мыслях, да и мне это всё не нужно, неинтересно, поэтому пропустила момент, когда они перескочили на рассказ Куприна «Гранатовый браслет». А так можно было? Чтобы что-то на уроке не по плану? Чтобы не заученные фразы, не выстроенные пункты по методичке… Смотрю на учительницу.