Не обожгись цветком папоротника - страница 14



– Ну уж не настолько луна светила, небось, коленки не разглядишь ночью, – раздался чей-то недоверчивый голос.

– Да чтоб провалиться мне сквозь землю, коли вру, – Лябзя от негодования не знала, какое ещё на себя наложить проклятие для убедительности.

– Ну ладно, дальше-то что? – чувствовалось, что окружающие готовы поверить, вот только немного разочаровывал не совсем надёжный источник информации.

– Волколак у нас завёлся, вот что дальше, бабоньки. Самый настоящий. Видела его вот так, как я тебя сейчас вижу. И стал той оборотень бегать. Сначала по поляне, потом поднял голову и завыл страшным волчьим воем, а потом ускакал прочь. Я сижу за кустом – ни жива, ни мертва. Думаю, что ж дале будет.

– Так и осталась в кустах сидеть?

– Так и осталась, бабоньки, а что делать, с перепугу совсем не знаю, куда и иттить, как домой попасть.

– А волколака боле не видала?

– Видала. Набегался, знать, нагулялся, ближе к рассвету вернулся на поляночку. Упал на землю и лежит, не шелохнется, знать умаялся. Я насмелилась, подошла к нему и говорю по имени: «Еремей!»

– Это что ж за Еремей?

– Пыри пасынок! – Лябзя торжественно объявила самую шокирующую новость и оглядела поочерёдно слушающих.

Те молчали, оглянулись настороженно, нет ли где поблизости самой Пыри или Агнии. Не видать. Новость и впрямь была шокирующая. Хотя, не совсем. С самого появления этого парня в селении ещё младенцем все ожидали чего-то необычного, уж слишком много таинственного окружало его.

– Не зря, видать, молва ходила, что у него волчья лапа, – выдвинула Лябзя новый аргумент.

– Да какая же у него волчья лапа, вроде обычная нога.

– А ты его босиком видала?

Женщины промолчали. Лябзя продолжила:

– Где это видано, чтобы лето всё малец ходил то в сапогах, то в лаптях, то в поршнях, и ни разу босым не бывал. Не зря слух ходил, что лапа волчья.

– Дак волчью лапу одень хоть в сапог, хоть в лапоть, видно будет, что лапа не человечья, а волчья, а у Пыриного парня нога с виду, как нога.

– Видимость это, нет там человечьей ноги. Там волчья лапа.

– Ну, а дальше что? Окликнула его по имени и что? – вернули бабы Лябзю к первоначальной теме.

– Спит он или без чувств, не поняла, а только волчья личина стала рассеиваться, и показалось лицо парня. Еремей это был. Вернулся он вновь в своё обличье. Я потихоньку ушла.

– Как же ты дорогу нашла домой?

– Бабоньки, как ушла с той поляночки, так сразу на знакомую дорогу и вышла. Знать, леший помог.

14

Малой с Ёрой стояли возле деда Яшмы и не решались его окликнуть. Спал пастух под деревом самым сладким сном. Малой поискал глазами свою Ночку, цела хоть? Цела. Ходит с телёнком. Овец и коз не стал даже смотреть, кто их различит в стаде.

Отошли подальше от деда, сели под берёзкой, зашептались:

– Вот уж взаправду, леший пасёт стадо.

Стали ждать. Вскоре дед зашевелился, закряхтел, сел. Увидел ребят:

– А, дружки мои явились! Ну, здравы будьте. С чем пожаловали?

– Здравствуй, дедушка Яшма. Вот сестрица прислала подкрепить силы, – Малой протянул узелок с едой.

– Хвала тебе, Малой. Это кто ж из твоих сестёр проявил обо мне заботу?

Малой не сразу понял, что хотел узнать у него этот странный дед, поэтому промолчал.

Яшма догадался, в чём затруднение, упростил вопрос:

– Кто, спрашиваю, пищу приготовил?

– Ааа! Василиса!

– Василиса? Ну, хвала и Василисе за труд.

Дед Яшма развернул узелок, разложил прямо перед собой снедь.