Оставался единственный путь – отступить через реку. Но и в этом случае их ждал плен или смерть. Голытьба в ожидании приказа замерла, однако его не последовало. К вечеру мятежные казаки отбили три атаки и на радость, воронью степь покрылась новыми трупами.
– Расставьте посты, чтобы Лукьян не смог застать нас врасплох, – задолго до ночи приказал Булавин сотникам.
Поздним вечером серые краски поглотила тьма. Холодный редкий дождь усилился. От хвойного леса потянуло духмяным духом. Ржали и храпели утомленные лошади. Махнул крылом и бесшумно улетел в темноту коршун. Повсюду зажглись тусклые костры. Мятежники, прижавшись к огню, грелись травяным чаем. От грязных давно не мытых тел валил дурно пахнущий запах.
Наступившая ночь прекратила бой, но казаки понимали, что с рассветом Максимов накинется на них с удвоенной силой. Голытьба стала пугливо озираться по сторонам. Ими овладело ощущение безнадежности. Не было никакой возможности уйти не замеченными.
Дождь перестал, возвратились посланные в разведку казаки.
– Что там? – поднявшись с земли, спросил Булавин, разминая затекшие ноги.
– Лукьян расставил многочисленные посты. У нас не хватит сил, чтобы прорваться. Сделать это будет невозможно, – доложил сотник.
У Кондрата глаза сузились от невыносимого волнения. Тревога смела с его лица безразличное выражение. В его душе будто что-то надломилось. Он все еще не мог побороть растерянность. Атаман потерял надежду уцелеть в казачьем бунте. Но горечь от поражения была столь велика, что страх пропал из его сознания.
Булавин оглядел суровые лица товарищей.
– Ступайте! – мрачным голосом ответил Кондрат и, шумно втянув воздух, столкнулся взглядом с глазами Беспалого. – Трудно будет нам тягаться с ними. Однако можно попробовать прорваться ночью за реку, чтобы хотя бы верных товарищей сохранить.
Беспалый, нерешительно потоптавшись, затаенно спросил:
– А с голытьбой, что будем делать?
Атаман посмотрел на него изучающим взором и неловко перевалился с ноги на ногу. В его манере говорить чувствовалось крайнее недовольство, а быстрые движения глаз были пронизаны злой энергией.
Кондрат понял, что разговор следует как-то завершить.
– Придется оставить и в этом нет никакой подлости. Так нужно поступить, чтобы продолжить свое дело за правду. Пожертвовав ими, мы спасем от разгрома нашу надежду. Сейчас для нас важно сохранить кости, а мясо нарастет, – разведя руки в стороны, туманно объяснил Булавин и набожно перекрестившись, с неподвижным лицом произнес короткую молитву.
Ночью в черном небе растеклись багровые зарницы. Степь продолжила гореть бледным светом. Поле затянулось дымом и облаками. По высохшему за лето ковылю играли блики пожара. Виднелись яркие вспышки вражеских выстрелов.
Но Беспалого мало успокоила простая мысль атамана. Он хотел что-то объяснить Булавину, но вступать в дальнейшие рассуждения ему не захотелось. Однако его поразило, что Кондрат не беспокоился о судьбе товарищей. Беспалый с незаметным укором посмотрел на него. Булавин еще ни разу так не говорил. Это было на него не похоже.
– Пускай будет так, – не в тон своим мыслям примирительно ответил Беспалый, прислушавшись к выстрелам. – Но это решение может привести к неуспеху.
Беспалый не без труда согласился с предложением Булавина. Остальные сподвижники предпочли промолчать и не решились вступить в спор. Даже непримиримый Хохлач не стал настаивать на своем.
