– Я Даша, – она повернулась к говорящему.
Первое, что бросилось в глаза, белокурые есенинские кудри и прищур серых, как пепел, глаз. А потом взгляд наткнулся на костыли, аккуратно пристроенные рядом, зловещий знак беды. Даша сразу поняла, его это костыли, была в нём какая-то отчаянная лихость, когда уже плевать на всё, даже на своё здоровье. У неё аж сердце ёкнуло, такой молодой, такой красивый, и костыли? Несправедливо, неправильно.
– Даша, и всё? – снова спросил парень.
– Да. Просто Даша. Этого мало?
Интересно, если она спросит, что у него с ногой, это будет верх неприличия?
– Мало. Я хотел услышать от вас пространный рассказ о себе. Развлеките меня, пока прохлаждается наш водитель. Кстати, я Никита.
– Очень приятно.
– А мне не очень, – парень понизил голос. – Знаете, он украл меня. Да-да! Хочет вылечить. Не получится. Пытались уж, – добавил он с наигранной весёлостью.
У Дарьи опять сжалось сердце. Жалостливая она, всю жизнь себя за это ругает.
– Знаете, а надо верить в лучшее, – с жаром начала девушка, ей хотелось убедить парня, что всё будет хорошо. – В городе есть хорошие доктора, а если что, в Москве можно отличную клинику найти…
Что она несёт? Может, он уже десятки больниц обошёл, и московских, и всяких…
– Добрая вы девушка, Даша…
Открылась дверь, и на кресло водителя плюхнулся Арсений.
– Поехали. Даша, поможешь?
Дарья кивнула, не понимая, какая помощь может от неё понадобиться. Да она много чего не понимала. Арсений разговаривал так, словно они расстались десять минут назад. И в её появлении не увидел ничего особенного. Странно. С этим парнем всегда есть над чем поломать голову.
Не мог, не мог он оставить Никиту в таком состоянии, и физическом, и моральном. Это как раненого на поле боя бросить, большей подлости не придумаешь.
Тогда, в день долгожданной встречи, когда Арсений шагнул в его комнату и их взгляды встретились, молодые люди сразу узнали друг друга. Хоть и изменились оба за эти годы. Но после письма здесь Арсения ждали. Никита неловко попытался подняться навстречу гостю, но не сумел. Было больно видеть его торопливые движения, и Арсений быстрей обнял друга, чтоб тот не увидел жалости в его глазах. Это обидит парня, и он не унизит его этим горьким чувством, не ужалит, хотя жалость – самая короткая дорога к сердцу другого человека.
Арсений не сразу отпустил его крепкие плечи, сжимал их до тех пор, пока Никита сам не выскользнул из его медвежьих объятий.
– Братан, наконец-то! А ты всё такой же вихрастый, – Арсений старался делать вид, что всё в порядке, подумаешь, его друг на костылях, бывает…
Старался не обращать внимания и на небогатую обстановку комнаты, и на застиранную футболку Никиты, и на все те мелочи, которые кричат о том, что дела плохи.
– Сенька, как же я рад! Чёрт, красивый какой!
Они разговорились. Мать несколько раз подходила предложить им чай, но молча уходила обратно. Тут не до чая…
– После твоего отъезда я совсем… заскучал. Плохо было, одиноко. Меня усыновили в десять лет. Сначала хорошо жили, дружно и сытно. Мне так нравилась моя новая жизнь. Учился неплохо, не хотел расстраивать родителей двойками, старался быть идеальным сыном. Чтоб ни минуты они не жалели, что взяли меня в свою жизнь, понимаешь… Но потом отец умер… – Никита помолчал, вздохнул. – Обширный инфаркт. Мама долго не могла с этим смириться. И сразу как-то всё разладилось… А потом вот я… Операция, больницы, костыли, – он горько усмехнулся. – Чёртова судьба, видно, здорово невзлюбила меня… Ты-то как, Ташков?
